Что посеешь... - [23]

Прочитал я письмо её и, веришь ли, проплакал всю ночь. Вспомнил, как она нянчила нас, когда мама в поле работала, будто второй матерью для нас была. Как школу после четвёртого класса бросила, чтобы нас кормить. Как говорила ласково мне: «Ты, Егорушка, светлая голова! Смотри не подведи нас!»

И что сделалось со мной?! За три года ни одной, наверное, книжки не прочёл, только живот себе набивал! Было бы ружьё — застрелился бы в эту ночь, честное слово! Но ружья, к счастью, не оказалось. Наутро я другу своему Феде говорю: «Надо нам дальше учиться — в Ленинград в аспирантуру ехать. Мало мы знаем, поэтому и толку от нас мало. Человек как велосипед: если не двигается вперёд, набок падает!» — «Я тоже тебе всё сказать хотел, — Федя говорит. — Надо ехать!» Ну, тут нам вскоре как раз дали отпуск большой — три года мы отпуска не брали. Купили с Федей билеты, поехали в Ленинград.

Ехали мы, честно говоря, в полную неизвестность: никто нас там не ждал и вообще плохо представляли себе, как жизнь в таком большом городе идёт. Чем ближе подъезжали, тем сильнее робели. А собрались мы, надо сказать, наспех: у меня такая маленькая корзинка была с книгами и бельём, у Феди — большой жёлтый портфель и всё! Ну, приехали мы сначала в Москву, поглазели разинув рот на её красоты, сели на поезд снова, поехали в Ленинград. Город, надо сказать, меня поразил. Каким-то очень странным показался.

Ну, нашли как-то Всесоюзный институт растениеводства — на Исаакиевской площади, возле Исаакиевского собора, который, надо сказать, тоже меня поразил: самое большое здание в Ленинграде — сто один метр! Долго, голову задрав, на купол под облаками смотрел — наконец Федя дёрнул меня за рукав: «Ворону проглотишь!» Федя, надо сказать, более шустрый, более расторопный был, чем я. Вот иногда я думаю: каким я растяпой в молодости был! Откуда же у меня деловая хватка выработалась, чёткость, умение быстро соображать? От работы — исключительно. Только работая человек развивается. Ну, зашли мы в институт: мраморная лестница, позолоченные узоры. Зашли — в первый раз — в роскошный зал с огромными окнами, весь разукрашенный красивыми такими барельефами.

Потом мы узнали, конечно, что это главный конференц-зал института — так называемый Помпейский зал, названный так из-за фресок, копирующих фрески знаменитого города Помпеи. Потом, в течение долгой жизни моей, зал этот привычным мне стал: сколько здесь за мою жизнь научных сражений произошло, сколько собраний, что историческое значение имели для науки о сельском хозяйстве! Здесь же я и обе свои диссертации защитил. Можно сказать, нет на земле теперь более важного места для меня, чем этот зал! Хотя нет, — конечно, есть более важное место! В зале этом учёные только отчитываются о своих делах, а главное место, где по-настоящему всё решается, — это поле с посевами.

Вообще, надо сказать, что Всесоюзный институт растениеводства (сокращённо — ВИР), что на площади у Исаакия расположен, не только с виду такой величественный — он и действительно колоссальную роль в науке играет. Основатель его, знаменитый академик Вавилов, собрал в нём гигантскую коллекцию растений, как культурных, так и диких — сотни тысяч номеров! — со всего света. Потом, когда я стал выведением новых сортов заниматься, понял я, какое значение эта коллекция имеет: можно в ней растение разыскать с любыми свойствами, которые требуются тебе для работы. Но о работе этой рассказ впереди, так же как и о том, как лично мне удалось эту огромную коллекцию пополнить.

А пока что стояли два растерянных паренька — по двадцать три года нам всего тогда было — и не могли глаз отвести от фресок Помпейского зала. Наконец Федя снова меня одёрнул: «Хватит! Забыл, что ли, зачем сюда пришли?»

Ну, разыскали дирекцию, вошли туда — я прямо с плетёной корзинкой в руках, боялся где-нибудь её оставить или потерять. Говорим секретарше — надменная такая дама с аристократическими манерами, — что вот, мол, приехали в аспирантуру поступать, хотим учёными стать. Она оглядела нас с ног до головы, потом говорит: «Приём в аспирантуру будет в августе. А сейчас — июнь. Так что на три месяца — до свидания». Мы говорим: «Ну как же! Мы же специально из Казахстана приехали, две недели добирались!» Она говорит: «Я вижу, что вы приехали, а не пешком пришли, но специальную аспирантуру для вас раньше срока никто открывать не будет!» — «Извините!» — говорим.

Вышли в коридор, стоим. Что делать? Обратно ехать? Но ведь ясно уже, что второй раз мы оттуда сюда не выберемся, — на первый-то раз еле хватило сил и решимости! И тут выходит эта самая женщина в коридор и говорит нам: «Что, и жить вам здесь негде?»

Мы тут встрепенулись немножко.

«Негде!» — говорим. «Ну ладно, — говорит. — Поезжайте в Пушкин к профессору Еремееву, заведующему аспирантурой, — может, он и разрешит вам досрочно экзамены сдать!» — «Профессор Еремеев! — я радостно говорю. — Это тот самый, который знаменитый сорт пшеницы под названием «украинка» вывел?!» — «Правильно! — секретарша говорит. — И не забудьте ему сказать, что вы знаете про этот сорт, — человек он уже пожилой, ему это приятно будет услышать!» — «Обязательно скажем!» — горячо я ей говорю.