Что посеешь - [24]
Он прибавил огня и оттолкнул корыто от берега.
— Урррра!!! — заорали Гошка и Прошка. — Пошло!
Корыто, подгоняемое реактивным пламенем, величественно плыло по реке, описывая большую дугу и слегка покачиваясь на маленьких волках. Посредине восседал кот Тюфяк, а по берегу носился, заходясь лаем, пес Лапоть. Это был какой-то ужасный непорядок: коты не должны плавать по реке в корыте — так, наверное, думал Лапоть. И, чтобы пресечь это безобразие, он бросился в воду.
Доплыв до корыта, он положил на его борт свою огромную лапищу. Корыто накренилось. Кот заверещал диким голосом, прыгнул на спину Лаптя и мертвой хваткой вцепился в его шкуру. Корыто, зачерпнув воды, медленно затонуло вместе с паяльной лампой. Лапоть с орущим на его спине Тюфяком приплыл к берегу и долго не мог стряхнуть с себя обезумевшего от ужаса кота.
Петр Батурин, Гошка и Прошка до посинения ныряли в поисках корыта и паяльной лампы, но так и не нашли.
П. Батурин помрачнел.
— Вениамин Вениаминыча лампа-то, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
— Папина? — спросила Наташа. — Ладно, лампу я беру на себя!
Петр благодарно посмотрел на нее. Чего уж там говорить — отличная девчонка эта Наташа Орликова, просто мировая девчонка. Вслух он сказал:
— Не надо. Сам скажу.
Домой они шли уже совсем в сумерках.
На их лодке сидела какая-то парочка. Наташа быстро схватила Петра за руку и потащила прочь от берега.
— Да ладно тебе, — засмеявшись, сказал Батурин, — я же все равно заметил, кто это.
Наташа зажала ему рот ладошкой. П. Батурин остановился как вкопанный и готов был так стоять целую вечность.
— Ну и что?! — шепотом сказала Наташа. — Если она пионервожатая, так уже и не человек? Да?
…Перед домом на скамеечке сидели тетя Пуся и тетя Гуся, а с ними рядом — Петр даже удивился — его собственная мама. Тетя Гуся молча курила, а тетя Пуся и Батурина-мама мирно беседовали.
— А как вы считаете, — спрашивала Мария Ивановна, — овсянка полезна?
— Хм, — говорила тетя Гуся, — англичане, например, систематически едят овсянку.
— Вот и я думаю… — сказала Мария Ивановна.
— У англичан от овсянки лошадиные физиономии, — вставила тетя Пуся, не вынимая изо рта папиросы.
— Мам, — не выдержал Петр. — Пошли домой.
— А-а! Явился! — тоном, не предвещающим ничего хорошего, сказала Мария Ивановна. — Ну совсем от рук отбился… — она вдруг осеклась, увидев рядом с Петром Наташу.
— Натали! — сказала — тетя Пуся, — где ты пропадала? Профессор рвет и мечет — ты ему нужна.
— Иду, — сказала Наташа. — До завтра, Петь…
И она упорхнула, а у Петра загорелись уши.
— Это ваш мальчик? — спросила тетя Пуся.
— Мой, — робко ответила Батурина-мама.
— Прекрасный мальчик, — сказала тетя Гуся.
— Правда? — спросила Мария Ивановна.
— Воспитанный, — сказала тетя Пуся.
— Правда? — спросила Мария Ивановна.
— Деликатный, — сказала тетя Гуся.
— Ну что вы, что вы?! — спохватилась Мария Ивановна. — И совсем он не такой. Уж я его знаю! Вот у вас девочка очень хорошая, очень. Петя, правда?
— Пр-равда, — прохрипел Петр Батурин. — Пошли домой, мам.
Глава IX
— Слушай, Батура, — сказал перед началом уроков, изнывая от любопытства, Кешка Фикус. — Я все равно узнаю, что за письмо ты получил. Так уж лучше скажи сам.
Эх, зря он этак-то! Не понравился принципиальному П. Батурину угрожающий Кешкин тон. И сразу у него отпало желание посвящать Фикуса в свои дела.
— Я и сам хотел рассказать, — спокойно сказал Петр, — но раз ты так…
— Ну, лады, — охрипшим вдруг голосом сказал Фикус, — лады. Кое-кто кое о чем узнает.
— Ах, так! — П. Батурин чуть не бросился на коварного Фикуса, но вовремя вспомнил, как тот его уложил накануне. И не бросился, а отошел, стиснув зубы и дав себе слово научиться у Гришки Голубенцева всем приемам самбо, бокса, дзю-до и вольной борьбы. Струсил все-таки, что ли, мужественный Петр Батурин? Или умнее стал? А?
Но Фикус-то был собой не доволен.
Батурин нашел Ваську Седых и рассказал ему про письмо. Васька был ужасно рад, что ему доверили серьезную тайну, он прямо-таки был растроган и крепко пожал батуринскую руку! И П. Батурин тоже растрогался и рассказал вдобавок и про лодку. Тут уж В. Седых пообещал из кожи вон вылезти, а сделать все, чтобы лодка отправилась в дальнее плавание. Оказалось, что Седых с детства знает моторы. Еще бы ему не знать, когда у него отец — дизелист на теплоходе, а старший брат — знаменитый мотоциклист.
— Это здорово! — сказал П. Батурин, но рассказать Ваське про испытания реактивного корыта почему-то постеснялся.
Гошка и Прошка в школу пришли, и вид у них был весьма унылый.
— Выдрал дед? — спросил Батурин сочувственно.
— Не-е… — сказал Гошка.
— Ага! — сказал Прошка.
— Слегка, — сказали они оба.
— Ничего, — сказал Батурин и похлопал их по плечу. — Джордано Бруно на костре сожгли. За идею.
Тут Батурин рассказал им о происках хитроумного Фикуса и о том, что он решил заменить его сильным и смелым парнем Василием Седых.
Потом он поговорил с Наташей.
— Слушай, как бы этого Фикуса проучить, чтобы он нос не в свои дела не совал? — спросил он.
Наташа подумала, подумала и придумала.
На большой перемене, проходя мимо Фикуса, Батурин, доставая из кармана носовой платок, уронил на Фикусову парту какую-то бумажку, но вроде бы не заметил этого и вышел из класса. Фикус осмотрелся по сторонам и хищно кинулся на бумажку. Развернул ее под партой, хотя в классе уже никого не было, прочел и весьма довольный заулыбался. Увидев в дверях Наташу, он тут же согнал улыбку и принял скучающий вид.
