Что-нибудь светлое… - [150]

«Не было ничего с тем полем, — сказал я. — Оно и сейчас в сорняках. Ничего у вас не вышло».

«Да, — кивнул он. — Только на следующую ночь кэп Коффер умер от раны в груди, как раз на том месте».

«А потом я», — мой голос, похоже, дрогнул, и Хэмлин положил ладонь мне на грудь. Мне было неприятно прикосновение, не у меня не хватило сил сбросить его руку.

«Потом вы, — согласился он. — А после — остальные. Сначала Джек Петерсон — он живет чуть дальше вас от моего дома. Последним стал Сэм Коллинз — его дом на противоположном краю Бакдена. Почему так? Не знаю. Это — закономерность, которую нужно исследовать».

Он все-таки убрал руку и стиснул ладони так, что побелели костяшки пальцев.

«Исследовать», — пробормотал он и спросил неожиданно: «Вы мне верите? Я не спрашиваю: доказал ли я. Я спрашиваю вас: убедил ли? Верите ли вы?»

Он говорил не как ученый. Физик бы так не сказал, я знаю. Хэмлин спрашивал, будто священник, и я, не думая, ответил так, как отвечал нашему викарию, когда после исповеди он говорил: «Иди, сын мой, и не греши больше».

«Верю», — сказал я.

И добавил: «Потому что нелепо». Наверно, первое слово я произнес вслух, а последние только подумал. Так мне кажется. Хэмлин кивнул и сказал:

«Теперь и вы ощущаете этот океан. Будьте осторожны».

Я представил себе рану в груди Хэмлина и содрогнулся. Он сказал:

«Думать вы можете о чем угодно. Даже о том, что я умер, и вы сплясали на моих похоронах».

Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли друг друга. Это, конечно, всего лишь слова, и я не могу раскрыть их содержание, потому что для этого не слова нужны, а то, что стоит за ними и для выражения чего слов не существует.

Он поднялся и пошел к двери.

«Что вы собираетесь делать»? — спросил я с беспокойством. Почему-то я знал, что Хэмлин обречен. Он не доживет до завтрашнего дня. Так бывает: смотришь на стакан, в котором недавно было до краев чистой и вкусной воды, и видишь вдруг, что он пуст.

У двери Хэмлин обернулся и сказал с невыразимой печалью:

«Ничего. Нет сил».

И вышел.

В дверь заглянул отец — без ружья, — внимательно на меня посмотрел, убедился, что все в порядке, и пошел следом за Хэмлином. По-моему, они даже не попрощались.

А утром Хэмлина не стало.

* * *

— Золотой шар, — заворожено произнес Алкин. — Вот, значит, как.

— Что? — не понял Гаррисон, и Сара тоже спросила:

— О чем вы, Алекс?

— Да так… Ассоциация.

— Мистер Гаррисон, — произнес Алкин осторожно, — мы слышали, что полиция не смогла установить, отчего умер Хэмлин.

Старик поднял седые кустистые брови.

— Ха, — хмыкнул он. — Говорите яснее, молодой человек. Не смогла! Сержант Арчи, нашедший Хэмлина мертвым, всю жизнь потом уверял, будто никакой раны в груди у мертвеца не было. Диккенс, главный констебль, осматривал тело час спустя и сказал, что Хэмлин умер от проникающего ранения в сердце. Они даже как-то чуть не подрались — Арчи и Оуэн — и долгое время не разговаривали друг с другом. Пожалуй, примиряло их то, что эксперт, приехавший из Лондона, обнаружил, что Хэмлина задушили. А еще говорили, но это, скорее всего, слухи… Мол, в Лондоне, когда телом Хэмлина занялся патологоанатом, выяснилось, что бедняга оказывается, утонул — в легких нашли воду. Утонул, а? В доме, где даже ванной комнаты не было, только душевая!

— Значит, это правда, — пробормотал Алкин. — Не местная легенда?

— Может, легенда, — равнодушно сказал Гаррисон. — Сейчас уже и не скажешь.

— Но вы только что…

— А что я? Сам я тела Хэмлина не видел. Правда… — он помолчал, бросил взгляд на стоявшую в дверях Флорес, поморщился, коснулся ладонью того места на рубашке, под которым скрывался рубец: — Правда, никто так и не объяснил, как он сумел… Или не он…

— Но вы ему поверили, — констатировал Алкин.

Гаррисон посмотрел ему в глаза:

— Да. Знаете… Так, наверно, верили Иисусу. Он протягивал руку, говорил о любви к ближнему, и грубые люди, которым вера запрещала убивать, но не заставляла любить, верили…

— Вы думаете, что Иисус понимал, в какой Вселенной жил, и, как Хэмлин…

— Не знаю, понимал ли. Может — ощущал, чувствовал?

— О чем вы говорите? — с беспокойством спросила Сара.

— Я объясню, — сказал Алкин. — Потом.

— Всю жизнь после тех дней, — тихо, ни к кому не обращаясь, произнес Гаррисон, — я старался не делать резких движений. Не в том смысле, чтобы руками не махать… ну, вы понимаете. Я так и не стал в фирме компаньоном и на фронте отсиделся в штабе, мне все время казалось, что смерти вокруг — порождение чего-то в моей душе. Думаю, я ошибался, но не мог чувствовать иначе. После войны вернулся на старое место и заполнял бумаги, пока не вышел на пенсию.

— Дженнифер… — начала Сара.

— Я не видел Дженни с той ночи, — покачал головой старик. — Она очень скоро выскочила замуж за Финчли и уехала из Бакдена. Наверно, потому и выскочила, чтобы уехать. Больше я о ней не слышал.

— Она умерла двадцать лет назад, — сообщил Алкин.

— Да? А я, видите, живой. Знаете, сколько мне? Девяносто три. Я дал себе слово дожить до ста. И доживу, уверяю вас. Потому что…

— Потому что вы поверили Хэмлину, — кивнул Алкин.

— Да. И память моя с того вечера стала, как у нынешних компьютеров. Наверно, память как-то связана с энергией, что внутри.