Что написано пером - [6]

Получив твои суровые рекомендации типа «Добить!», я исполнилась решимости и просидела минут сорок в Интернете в поисках чего-то, связанного с реанимацией (ой, чур меня!) и иже с ними.

…В тот день утром я вышла из метро «Охотный ряд» в сторону Исторического музея, чтоб двигаться на работу. Перед музеем Ленина часть площади была огорожена, как опасное место, и там происходил митинг одной партии, членами которой нам всем скоро предложат стать… Вокруг же территории митинга стояли всякие машины: ОМОНа, просто милиции, скорой помощи и (соберись!) реанимации. Ну в окна автобусов ОМОНа я заглядывать не стала (хотя там, я думаю, было немало крепких симпатичных парней), а вот в реанимобиль я заглянула со всем пристрастием, отсканировала физиономии находящихся там и резюмировала, что не всем докторам выпадает честь дежурить на Красной площади и откачивать бьющихся в политическом экстазе…

…Итак, я безрезультатно провела время в Интернете, плюнула, закрыла офис и отправилась домой.

Дышалось хорошо, вожделенный морозец манил провести время на улице, в метро входить вообще ломало, и я решила, что прогуляюсь до следующей станции через Александровский сад. Красная площадь была чисто выметена от снега, праздный народ полировал брусчатку площади, каток был заполнен людьми, в Казанском храме тепло светились окна. Я шла в задумчивости и в который уж раз представляла себе первую встречу, первый разговор, строила предположения о том, что за Роман звонил мне домой и не перезванивает больше… И надо же было единственному на всю Красную площадь островочку льда попасть как раз мне под ноги!

Я не удержалась на ногах, грохнулась правым коленом на землю, как Рыцарь перед Прекрасной дамой, повалилась дальше вперед, шмякнулась локтем и, наконец, приложившись лбом о мостовую, затормозила окончательно. В следующий миг я почувствовала на себе сразу несколько пар рук – меня заботливо поднимали четыре мужичка подшофе. У них были такие хорошие, участливые лица, что я расслабилась в лучах их заботы и сразу кинулась выяснять, не порвались ли на коленке колготки… Я приподняла юбку как раз на столько, на сколько было надо, и обозрела пятно крови, медленно выступавшее через ткань. Колено ужасно саднило, все мысли из головы сразу вылетели, и напоследок я услышала только вопрос от мужчины, дольше всех не отрывавшегося от моего локтя: «Скорая помощь нужна?». «Нет», – ответил за меня мой язык. И это было, наверное, истиной, потому что, проснувшись наутро, я не обнаружила в себе и следа от метрополитеновской интрижки.

Сальве, канистра!

рассказ

Валька никогда не отличался особенным рвением при изучении иностранных языков. Помимо английского, который, в общем-то, у нас давно не считается уж очень иностранным, в гимназии ему пришлось еще пару лет мучить латынь. Если не все из нас прикасались к этому благому делу, то наверняка почти все в том или ином объеме читали русских классиков, из произведений которых могли (и должны!) были вынести стойкое школярское предубеждение к этому безнадежно мёртвому языку. Видимо, наш мальчик чрезмерно увлекся классиками, а мы прошляпили… Единственное, что мирило сына с существованием на свете такого зла, как латынь, так это звучное, происходящее из самых недр языка, прозвище преподавателя. Каждый урок, входя в класс, учительница приветствовала присутствующих, а те в ответ должны были сказать: «Сальве, магистра!», что означает «Здравствуйте, учительница!». Преподавателя звали Галина Ивановна, но, ясное дело, за глаза все называли ее «Сальве Канистра». Однако при этом Сальве Канистру любили абсолютно все ученики – она в меру маньячила на образовательном фронте, очень терпимо относилась к ребячьим слабостям (дети тоже люди!) и всегда была готова поддержать даже конченого разгильдяя, правда, при условии, что последний раскаивался хотя бы на словах…

…Классе в седьмом, перед окончанием последней четверти учебного года, классная руководительница сообщила мне, что по латыни у нашего чудо-мальчика выходит не больше «тройки», потому как два последних диктанта были оценены на совокупную «четыре». Поскольку грядущая оценка символизировала окончание курса латыни и «шла» в аттестат, то мне было рекомендовано приложить максимум усилий для того, чтоб этот прекрасный документ не был подпорчен такой обидной «тройкой». Классная дама так и сказала:

– Я не знаю, что Вы будете делать, в этой четверти уже нельзя переписать «двоечные» работы – Галина Ивановна не разрешает. Но иметь по латыни «три» – тоже нельзя! «Тройку» может позволить себе только полный дебил, а к ним Валя отношения не имеет…

М-да-а-а… весь фокус в том, что я тоже понятия не имела, что можно сделать в этой ситуации – сын лютой ненавистью ненавидел латынь, а я, преступная мать, открыто сочувствовала ему в этом, поскольку на собственной шкуре испытала пагубное влияние на неокрепший мозг всяких там аблятивусов и сингулярисов (вы только вслушайтесь: звучит, как названия смертоносных вирусов!). Долго я думала, как бы «накормить волков», не желающих становиться вегетарианцами, и при этом «сохранить овец». А на следующий день была суббота, и не простая суббота…