Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 года - [2]
Именно в этом он больше всего похож на Сартра: вспомним призыв Сартра в знаменитой рецензии на «Внутренний опыт» Батая: по сути, призыв переизобрести эссеистическое письмо для настоящего времени, для «новых времен»[4]… И это переизобретение жанра эссе смог осуществить скорее Барт, нежели Сартр. Но сразу же добавим и сразу же уточним, что отношение Барта к настоящему не совсем такое, как у Сартра, – не конъюнктурное, открыто конъюнктурное, как в последней главе книги «Что такое литература?» (издана в 1948 году), которую Сартр озаглавил «Ситуация писателя в 1947 году». Как и у Сартра, хотя и в менее «интервенционистских» формах, отношение Барта к настоящему является по сути своей политическим – об этом позже, – однако этим отношением определяются также и его позиции по отношению к Литературе, чтению и литературной критике (для Барта это едино); и здесь его «сокрытый Бог» – Поль Валери. (Слово «бог» использовано молодым Бартом в одном из юношеских писем 1932 года, опубликованном в нынешнем году, где он называет Валери одним из «богов музыки и поэзии» наравне с Бетховеном[5].) Поль Валери требовал в свое время, чтобы литературное произведение читалось с акцентом на настоящее: он даже полагал, как минимум столь же радикально, как позже Барт, что его необходимо читать только так, в настоящем времени[6].
В Барте, таким образом, соединяется сартровское требование включаться в это настоящее, где коренится наша «ситуация» (в том числе и политическая), и уверенность, появляющаяся уже у Валери, в том, что хороший читатель заставляет звучать все позднейшие отголоски произведения, в том числе непреднамеренные для автора: антифилологическая позиция, которая окажется в центре полемики между Бартом и Раймоном Пикаром вокруг Расина в середине 60-х годов. Можно сказать, что именно это требование «актуального» чтения заставит Барта отстаивать современность критики против Сорбонны – в традиции (не очень явной) Валери. Оппоненты Барта изобличали его «анахронизмы» в отношении Расина, а также его мнимое пренебрежение историей; в действительности бартовская критика живет и одушевляется интеллектуальным решением никогда не приносить в жертву настоящее. Для Барта необходимо, чтобы века беседовали, вступали в диалог и «накладывались» друг на друга. В книге «Посвящается Барту» литературовед и писательница Шанталь Тома, бывшая ученица Барта, пишет о его семинаре 70-х годов: «…Так, в настоящем, накладывались друг на друга века, перекликались школы, никто не запрещал госпоже де Севинье общаться с Вирджинией Вулф, так же как Саду встречаться с Лойолой»[7]. И прежде чем закончить эту преамбулу, позвольте мне процитировать еще одно юношеское письмо, на этот раз 1945 года, которое одновременно занятно и трогательно. Барт все еще живет в туберкулезном санатории, но он воспрянул духом и решился начать большую работу о Мишле (которая приведет к книге «Мишле о себе самом», 1954). И вот он признается одному из товарищей: «Большой вопрос, который сейчас меня беспокоит: является ли он [Мишле] (то есть и само исследование о нем) современным? Можно ли работать над Мишле и оставаться на нашей земле в 1945 году? Это главное. Ничего не поделаешь, нам не отделаться от нашей эпохи, единственной, в которой нам дано жить». Если ответ на вопрос будет отрицательным, то, добавляет Барт в комической и решительной манере, «я без всякой жалости отделаюсь от старого сатира»…[8]
Почему же творчество Барта с годами так хорошо сохраняется?
Множество понятий, которые в нем использовались, множество дебатов, в которые оно включалось, безнадежно устарели, как устарели и оказались забытыми многие из реалий, рассмотренных в «Мифологиях» 1957 года. Какой молодой француз знает в наши дни, что такое бутылка «Домениля», узнает актерские фотографии из студии Аркура или помнит, как выглядел Пьер Мендес-Франс? (Русские читатели благодаря комментированному изданию «Мифологий», подготовленному Сергеем Зенкиным, знают об этом больше, чем наш француз…)[9] Однако «Мифологии» сохраняют всю свою увлекательность в 2015 году, потому что, помимо предметов, мы находим в них работу мысли о настоящем и в настоящем. Предметы, дебаты, сами вопросы могли устареть (каким чудом они могли сохраниться в том же виде в 2015 году, что и в 1957-м?). Само творчество Барта, однако, не состарилось – и прежде всего потому, что оно все время диктовалось страстью к настоящему, что делает его для нас абсолютно современным.
Отсюда я перехожу ко второй своей реакции, второй и вторичной, то есть пришедшей на ум во вторую очередь, по размышлении.
Действительно, мне кажется, что заданный вопрос ставит нас перед двойной проблемой, которая, в свою очередь, подразумевает два предварительных условия.
Условие № 1
Можно, конечно, – и это уже делалось – искать у Барта инструменты (понятия, концепты, теории, методологии). Однако такая логика «ящика с инструментами» (Фуко), такое «инструментальное» использование (повторяя термин, использованный во французской версии нашей программы) плохо согласуются с работой Барта-критика. Кроме того, возникает проблема, испытанная некоторыми его недавними «последователями»: приходится пользоваться инструментами, от которых сам Барт в каждой новой книге
