Что мы знаем друг о друге - [58]

Сын замер, но не обернулся.

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — сказал он тихо, но теперь его тон был куда страшнее крика.

— Чего, Уилл? Чего бы ты хотел? — спросил Дэнни, хотя уже знал ответ: не проходило дня, чтобы он не думал о том же. — Тебе бы хотелось, чтобы на ее месте был я? Чтобы я умер вместо нее?

— Нет, — Уилл обернулся посмотреть Дэнни в глаза. — Чтобы это был я. — Он ткнул себя в грудь. — Чтобы я умер там, вместе с мамой. Лучше бы я умер, чем остался с тобой!

Он рывком распахнул входную дверь и с грохотом захлопнул ее за собой.

Дэнни не знал, нарочно ли Уилл выбрал именно эти слова, но они ранили куда сильнее, чем тогда, на похоронах, брошенные отцом Лиз.

Теперь он остался без матери.

Теперь он остался с тобой.

* * *

— Погоди, что? — Мо потеребил свой слуховой аппарат. — Кажется, эта штуковина сломалась. Что ты сказал?

— Я сказал, мой папа — танцующая панда! — Уилл пнул валявшийся на земле теннисный мячик, и тот проскакал через весь двор.

— Может, дело в батарейках? Кажется, ты сказал, что твой папа — танцующая панда.

— Именно это я и сказал.

— Тогда я по-прежнему ничего не понимаю, — растерялся Мо.

Уилл вздохнул.

— Помнишь, я тебе рассказывал про того чувака в костюме панды, который как-то спас меня от Марка?

Мо кивнул.

— Ну, в общем, это был мой папа.

— А почему он был в костюме панды?

— Он танцевал. В парке.

— Типа для развлечения?

— Нет, типа за деньги.

— Я думал, он работает на стройке.

— Работал, — покачал головой Уилл, — но его уволили, и он решил стать танцующей пандой.

— Без обид, но я думал, танцевать в костюме панды — не в его стиле. — Мо поразмышлял над этим с минуту. — Честно говоря, мне казалось, это вообще ни в чьем стиле. Я даже не знал, умеет ли твой папа танцевать.

— Его научила стриптизерша, после того как он отвоевал ее халат, который украл фокусник, поджигающий предметы силой мысли, — ответил Уилл как ни в чем не бывало.

Мо ждал окончания шутки. Но его не последовало.

— Да ты выдумываешь, — бросил он.

— Я бы не смог такое выдумать.

— Правда?

— Правда.

— Тогда это однозначно самое клевое, что я слышал! Хочу стать твоим папой, когда вырасту.

— Не хочешь, — оборвал его Уилл, — он лжец, и я его ненавижу. Кстати, я думал, ты хочешь стать зоофилом, или как там.

— Ерунда. Кто вообще захочет стать зоологом, если можно помогать стриптизершам сражаться с фокусниками-поджигателями? Это же работа мечты!

— Стриптизерши? — переспросил Марк. Они с Гэвином и Тони как раз проходили мимо. — Снова обсуждаете мамку Уилла, неудачники?

Он заржал, и его дружки тоже, хотя, кажется, не очень-то охотно.

— А ты в семье единственный с Туреттом[21], Марк? — бросил Мо. — Или от мамы с папой унаследовал?

— Что такое «Туретт»? — прошептал Гэвин.

— Французское блюдо, — ответил Тони.

Гэвин кивнул в еще большем замешательстве.

— Что ты сказал?! — ощетинился Марк. Он не дал Мо ответить, схватив его за горло. — Больше никогда не смей говорить о моем отце, ты, дерьма кусок!

— Почему? — спросил Уилл. — Слишком больно?

— Что? — Марк перевел взгляд на Уилла, и хватка немного ослабла.

— Слишком больно, да? — повторил Уилл. Сердце у него колотилось, но голос звучал твердо, и он выдержал взгляд Марка, не отведя глаз. — Когда люди говорят о ком-то, кого ты любишь и кого больше нет.

— Если не заткнешься, я тебе сделаю больно!

— Не так, как себе, — отчеканил Уилл.

Марк нахмурился.

— Что ты несешь?

— Ты стараешься вести себя грубо, но я знаю правду.

— Да ни черта ты не знаешь! — заорал Марк. Они с Уиллом стояли лицом к лицу, почти соприкасаясь носками ботинок.

— Я знаю, ты не спишь ночами, думая, почему это случилось именно с тобой, а не с кем-то другим, — продолжил Уилл.

— Заткнись!

— Ты смотришь на тех, у кого есть и мама, и папа, и хочешь оказаться на их месте.

— Я сказал, заткнись! — прокричал Марк, но надтреснутым голосом.

— Ты хранишь отцовские вещи, потому что в них как будто до сих пор осталась его частичка.

— Да заткнись ты, черт побери! — завопил Марк, натягивая рукав на старенькие серебристые часы «Касио» на запястье.

— Я знаю, ты злишься, — добавил Уилл; теперь его голос задрожал. — Твоя жизнь рухнула, а планета почему-то не остановилась, и это так несправедливо, что хочется рушить и чужие жизни тоже: почему другие заслужили быть счастливыми, а ты нет? Тебе кажется, никто не понимает твои чувства. Большинство и не понимает, но я — понимаю. — Уилл ткнул себя в грудь. — Я знаю, что ты чувствуешь. Знаю, как это больно. Но если делать больно другим, это не поможет. Боль не отступит. Продолжай меня бить. Продолжай издеваться. Продолжай доставать. Это ничего не изменит: твоего отца больше нет, как и моей мамы, и ничто на свете их не вернет.

Марк смотрел на Уилла, сжав челюсти так, что смог бы и железку перекусить. Грудь у него вздымалась, а кулаки тряслись, как два пса, рвущихся с поводков, и Уилл мысленно подготовился к тому, что Марк их спустит; но, к удивлению Мо, Гэвина, Тони и всех остальных, наблюдавших за развитием событий с безопасного расстояния, Марк в тот день так и не ударил Уилла. Он даже не заговорил. Вместо этого он развернулся и быстро пошел прочь. Он больше не сжимал кулаки, а закрывал руками лицо.