Что гложет Гилберта Грейпа? - [87]

— Храпела, еще как.

— Извини.

Сетчатая дверь со стуком затворяется: он уходит на крыльцо, к арахисовому маслу и джему. Мама говорит:

— Я же не по собственной прихоти храплю. Храп возникает сам по себе. Не думай, Гилберт, что мне нравится храпеть.

С крыльца раздается любовно-слащавое:

— Я не Гилберт. Я — Ларри.

— Неправда. Меня не обманешь. Тот из моих сыновей, которого ты назвал, приезжает только на день рождения моего малыша.

— Знаю. Потому я и приехал именно сегодня.

Мама говорит:

— Но у него день рождения в воскресенье, а сегодня, Эми, какой день?

— Пятница, мама.

— Вот так-то, понял, Гилберт? Маму не обманешь.

Пауза длиной в три-четыре секунды тянется целую вечность. Сетчатая дверь распахивается в очередной раз; подошвы Ларри шлепают по полу и двигаются в нашу с Эми сторону. Взволнованный, он отбрасывает солнечных зайчиков на кухонный потолок своей лысиной и уточняет:

— У него не сегодня рожденье?

Эми отрицательно мотает головой.

Ларри ищет подтверждения у меня:

— Это прикол у вас такой, да?

«Прикол у нас — это ты», — вертится у меня на языке.

— Ты приехал на два дня раньше, — говорит Эми.

Он улыбается, но не потому, что доволен.

— Как приятно тебя видеть, Ларри, — добавляет она. — Отлично выглядишь.

А я ничего ему не говорю и горжусь, что не скатываюсь до фальши. Но взгляд его встречаю с улыбкой, хотя впоследствии мои губы чувствуют свою вину.

Ларри смотрит в пол, смеется, как будто удачно над нами подшутил, и не спеша выходит из дома. Эми бросается следом:

— Но мы бы не отказались от твоей помощи по дому… — Однако даже не договаривает «…покрасить садовый стол…», так как сетчатая дверь со стуком захлопывается.

Ларри садится в свой новехонький автомобиль и отъезжает.

У нас эта дверь — живой знак препинания.

Всплеснув руками, Эми говорит:

— Старина Ларри все тот же.

— Я покрашу садовый стол.

У нее вырывается решительное «нет» и просьба не беспокоиться.

— Прибереги силы для купания Арни. Кстати, где он?

Я пожимаю плечами.

Она гладит меня по плечу, словно подразумевая извечное «все-будет-хорошо», и говорит:

— Как думаешь, ты сможешь пойти его поискать? Не обязательно прямо сейчас.

— Да, — отвечаю, — не прямо сейчас. Попозже его выслежу.

Она медленно поворачивает торт, прижимая те участки, которые сама же нарушила.

— Чувствую, что можно присесть и отдохнуть. Тем более что у меня многое приготовлено заблаговременно.

— Торт шикарный.

— Да, Гилберт. Это божественный торт.

Разговор течет так, будто у нас в семье нет старшего брата Ларри.

Через пару минут звонит телефон. Трубку берет Эми:

— Да… угу… понятно… мы знаем… Мы над этим работаем, Ларри…

Неужели на проводе Ларри? Ларри сподобился набрать наш номер?

— …знаю, что отвратительно… но Арни — почти взрослый. — Эми заливается краской. — Ну, если бы тебе было не наплевать, ты бы, вероятно, наведывался домой почаще, чтобы нам помочь! — Бросила трубку.

— Ты расстроилась? — спрашиваю.

— Он сейчас выезжает из города, прикинь? И увидел, как Арни копает червей. Когда Арни бросился к нему, чтобы отдать червей, Ларри якобы не узнал его под слоем грязи. Какая спесь… откуда в нем столько спеси?

Эми выходит на задний двор. Молотит кулаками по фуршетному столу и кричит:

— Да пошел ты нахер! Нахер пошел!

Никогда еще меня так не радовали бранные слова.

49

— Значит, он прикатил на два дня раньше?

— Ага.

— Наверное, замотался на работе. У него же постоянный цейтнот, пойми.

— А где он работает?

— Откуда мне знать? Я ведь просто Дженис.

— А впечатление такое, что ты знаешь о нем больше всех нас, вместе взятых.

— Ларри о себе не распространяется. Я потому знаю о нем больше всех, что натренировалась понимать окружающих.

На это я не отвечаю. Перекладываю телефонную трубку в другую руку.

— А ты, Гилберт, почему сейчас не на работе? А? Почему ты не на работе?

— На этой неделе я выхожу на полдня.

— Прекрасно, Гилберт.

Сестрица Дженис фальшивит. Мой рабочий график ей по барабану. В последнее время повадилась звонить каждый день. Вот и сейчас уже засыпала меня кучей бессмысленных вопросов и не вникает в ответы.

— Как там у вас погода?

— Дождь был.

— Ненавижу дождь. От дождя сплошные неудобства.

Что значит неудобства, если посадки, деревья и луга без дождя уже загибались?

— Хоть бы в день рождения Арни не зарядил дождь. На этот день мы заслужили ясную погодку. Согласен?

— Конечно, что ни говори.

Дженис заводит устное эссе о нарядах, в которых планирует появиться на дне рождения. Опускаю трубку на стол, иду к холодильнику, наливаю себе холодной воды, выпиваю, снова наполняю стакан и возвращаюсь к телефону.

— …Что ты думаешь по этому поводу?

— Мм. Да.

— «Да»? Все, что ты можешь сказать, — «да»?!

— Ну, как бы… «Да» — самое подходящее слово.

— Передай трубку Эми! Ты нарочно меня обижаешь!

— Нет. На самом деле, нет. Честное слово.

Она слушает.

— Я, — говорит, — не могу поверить, что ты сказал «да». Какой же ты бесчувственный, братик. «Жду не дождусь нашей встречи». — Сестра умолкает. Слышу, как она затягивается сигаретой. — В моем тоне тебе послышался сарказм?

— Да.

— Потому что ты, Гилберт, можешь укатить куда-нибудь в Южную Дакоту, а я даже не замечу твоего отсутствия.