Что движет солнце и светила - [7]

— Забудь про свою химию! Тут — любовь, а не химические реакции. Поняла?

— Хочешь — верь, хочешь — не верь: любовь — это исключительно химический процесс, — Римма поправила свои круглые очочки и от волнения шмыгнула носом. Она так всегда делала, когда хоть в чём-то чувствовала превосходство над подругой.

— Ерунда!

— Нет, ты не спорь, — вскинулась Римма. — Что вызывает любовный полёт души? Эти самые нейропептиды и вещества, сходные с амфетаминами! Соединяясь, они вызывают в организме что-то вроде аврала. А люди думают: о, взрыв страсти! Ах, любовь! И ведь действительно: человек опьянён, но не любовью, а всего-навсего амфетаминами. Недаром они относятся к классу лёгких наркотиков…

— Ну, начала лекцию читать! — растерянно сказала Нина Андреевна. — Ты такая занудливая и перед студентами? Они тебя с твоими амфетаминами не освистали ещё?

— В отличие от тебя сидят с раскрытыми ртами, — обиделась Римма. — Уж они-то знают, что торнадо, именуемое страстью, зарождается именно на химической фабрике организма. Это всего-навсего амфетаминовая зависимость, поняла?

— Пусть твои лабораторные мыши это понимают, — отрезала Нина Андреевна. — А я — человек, и у меня в отличие от них душа имеется. А ты всё к своей химии сводишь…

— Ты будешь смеяться, но мышки очень даже умеют чувствовать: какого-то самца и на дух не переносят, нос воротят, а к другому — так и рвутся, хоть он на них и внимания не обращает, — сказала Римма. — У мышек тоже есть любовь…

— Амфетаминовая? — язвительно улыбнулась Нина Андреевна. — Но Семён то не мышь!

Римма надулась и замолчала. Она всегда считала, что наука может объяснить всё на свете, даже то, что, кажется, не поддаётся никакой логике. И всю свою жизнь вдалбливала это своим студентам.

На кафедре химии Римма Ильинична считалась блестящим специалистом, публиковала в научных журналах до двух десятков статей в год, с утра до поздней ночи самозабвенно колдовала над колбами-ретортами, что-то высчитывала на компьютере и спать ложилась не иначе, как с охапкой книг и ксерокопий.

За всю жизнь лишь несколько раз вместо научной литературы в её постели оказывался какой-нибудь приблудный автор монографии или статьи, поразившей её воображение. Но они, как правило, были женатыми, скучными и не такими интересными, как их тексты. Во всяком случае, выходили не полновесные романы, а, скорее, краткие конспекты. Римма докладывала о них Нине Андреевне более определённо: «Всё, подруга, опыт завершён. Результат отрицательный!»

Нина Андреевна в этом и не сомневалась. Если бы Римма почаще смотрела на себя в зеркало и делала соответствующие выводы — ну, за кожей бы следила, на косметичку и массажистку денег бы не жалела, — то, может, нашёлся бы какой-нибудь доброволец, чтоб надолго вытеснить умные книжки из аккуратной постели этой старой девы. А так что ей оставалось делать? Уйти в науку, как в монастырь, и потихоньку там скукоживаться и подвяливаться — как сухофрукт. Толку-то, что она выбилась в профессора, если так и не пожила всласть, курочка нетоптаная!

— Ладно, не дуйся! — сжалилась Нина Андреевна. — Ты, профессор, конечно, права. Но какая, скажи пожалуйста, может быть любовь в нашем-то возрасте!

— Может! — Римма азартно тряхнула своими кудельками и сверкнула бирюзой глаз. — Гёте в старости влюбился в молоденькую, и — представляешь? — у них было даже это, — она смутилась и слегка порозовела. — А Мольер, говорят, вообще скончался во время любви…

— Гёте, Мольер… Да это ж титаны! А у Семена только брюхо титаническое, — вздохнула Нина Андреевна. — Мне от него если что и нужно, то только гормоны…

— Нина, что ты такое говоришь? — всплеснула руками Римма. — Ужасно!

— Ничего ужасного, — спокойно сказала Нина Андреевна. — Про свои амфетамины мне все уши прожужжала, а сама не знаешь такого пустяка: без мужских гормонов женщина засыхает…

— Ты всегда относилась к своим мужикам как потребительница, — покачала головой Римма. — Только брала, брала и брала! А взамен — шиш…

— Что, завидуешь?

— Жалко мне тебя, — простодушно сказала Римма. — Мужиков у тебя было много, а что такое настоящее чувство — не знаешь…

Нина Андреевна хотела уесть подругу замечанием относительно её опыта чувств — с гулькин нос, не больше, но что-то её остановило. Может, эта монашка отчасти права. «Ведь я и в самом деле не сходила с ума, не резала вены, не кидалась, как Анна Каренина, под поезд, зачем это надо? — подумала Нина Андреевна. — И никто из моих голубков не может похвастать, что ушёл от меня сам. Отставку всегда давала я…»

— Послушай, — сказала Римма. — Я слышала, что у Семёна какие-то неприятности. Он то ли заложил, то ли сдал свою квартиру в аренду, чтобы долги заплатить. Что случилось-то?

Нина Андреевна ничего такого от Семёна Александровича не слышала. Но, немного подумав, всё-таки решила, что дыма без огня не бывает, а сплетни просто так не возникают. Её староватенький бой-френд последнее время что-то нервничает, хмурится, мечется и бормочет во сне. Она думала, что он переживает осечку с этой «Виагрой» и старалась не донимать его расспросами.

— Интересно, кто эти сплетни распускает? — спросила Нина Андреевна. Его кондитерская на весь город славится! Какие могут быть долги, милочка?