Что было, то было - [14]
— Да что уж так?..
— Вот так. Не обижайся. Ты лучше сходи вон к Савватию Ильичу. У него своя пасека. Даст без слова.
Не удалось уговорить.
И вот такого человека Венчик хотел обвинить в краже колхозного добра!
Председатель сельсовета знал неподкупную честность Евдокима Никитича, но все же проверил сообщенный Жилкиным факт. Ольге невзначай пришлось стать свидетельницей. Она знала, что было в том мешке, который Евдоким Никитич притащил домой, согнувшись в три погибели. Да и не одна она знала. В мешке были обычные древесные опилки. Их когда-то привезли для разных нужд с лесопильного завода. Евдоким же Никитич опилками утеплил потолок Ольгиной зимовки.
Настала холодная дождливая осень.
Ольга, ранее не думавшая, что придется ей зимовать в колхозе, теперь поняла: будет ли весточка от Василия или не будет, все равно деться ей некуда — надо жить зиму у родных Ирины, работать в «Авроре».
Война затягивалась, и того близкого ее конца, в который верилось, когда фашисты напали на Советский Союз, не было видно. Немцы лезли в глубь России, к Москве. Было страшно за судьбу Родины, за людей, за тех, кто воюет на фронте, кто попал в оккупацию, за себя, живущую за тысячу верст от боев.
В колхозе оплакивали смерть уже не одного Славы. Горе успело постучаться во многие избы. И Ольга к сердцу принимала каждую такую весть, будто ей адресованную. Невеселые думы захлестывали неуемным половодьем. Она долгим грустным взглядом смотрела на своего Сашеньку, шептала ему слова жалостные, трогательные — и самой от этого хотелось плакать.
А тут еще придумала из Васильевой шинели шить себе пальто.
Был вечер. В зимовке горела керосиновая лампа.
Ольга положила шинель на колени, чтоб начать пороть, и вдруг пахнуло чем-то знакомым, давним, родным, словно подошел сзади невидимый Василий и вот-вот нагнется, положит руки ей на плечи, коснется волос, поцелует шею… Часто-часто забилось сердце.
Шинель еще сохранила запах любимого человека, и уж не остановить было Ольге воспоминаний. Да если б только одни воспоминания! Порола шов за швом, и потому что шинель, эта последняя память о муже, распадалась на куски — где пола, где спинка, где рукав — ни единого целого шва, Ольгу мучило предчувствие: уж не так ли будет и с нею — наперекор желанию, круто, безжалостно рухнут все ее надежды?
Она уткнулась в серое шершавое сукно шинели и тихо заплакала. И она, может, разрыдалась бы, если б не пошевелился и не хныкнул в зыбке Саша.
А спустя час, когда с мельницы вернулась Ирина, Ольга, уже успокоившись, кормила грудью Сашу. Она успела наворковаться с ним о том, что ему, ее радости, скоро стукнет четыре месяца, что он — тот следочек, который остался от папы, самая большая память о нем, его частица, его кровинка…
— Околела, промерзла вся! — видя, что ребенок не спит, шумно пожаловалась Ольге Ирина. Она сбросила с себя мокрый брезентовый плащ, сняла телогрейку, резиновые сапоги. — Еще хорошо, не завозно на мельнице, быстро смололи.
— Сейчас самовар поставлю, отогрею тебя, — сказала Ольга и, уложив Сашу в зыбку, качнула подвешенные над ним бубенчики.
— Поставь, пожалуйста, — откликнулась Ирина. — Я на печи покалюсь… А ты сегодня в хорошем настроении. Молодчина! — похвалила она Ольгу, шагнув на приступок.
— Не все плакать, — улыбнулась та в ответ.
У них продолжались добрые отношения. Ольгу Ирина уважала и нервы ее берегла — старалась не обидеть необдуманным словом.
Ирина улеглась на печи и, глядя в потолок, долго молчала. Потом, вспомнив что-то, ругнулась:
— Старый кривой черт!
— Ты о ком это? — спросила Ольга.
Ирина повернулась со спины на живот, выглянула из-за трубы.
— Ездила сегодня с одним. Ты, наверно, знаешь его. Еремей. Из той деревни, — кивнула она вправо. — В молодости колол дрова и щепа в глаз угодила, окривел на всю жизнь. Старик уж. Так вот, я за мешок, а он, — усмехнулась, — не дает, сам тащит, бережет, вишь, меня. И всю дорогу побасенками угощал. «От вас, — говорит, — от городских, скусно пахнет, не то что от моей Густи». Говорю ему: «Хорошо, старуха твоя не слышит эти комплименты, а то бы задала тебе». — «Старуха, — говорит, — давно уж к себе не подпускает, брыкается. Так что знай — свободный казак я». Старый пень! Подумай, туда же…
— А ты, значит, от ворот поворот? — подкладывая углей в самовар, шутливо спросила Ольга. — Не везет тебе на женихов.
— Верно… — Подумала и добавила: — Болтаю всякую всячину, а на душе у самой!.. — Вдруг умолкла, точно кто зажал ей рот. И лишь через несколько минут тихо, изменившимся голосом сказала: — Все-таки рано с этих лет никем не приласканной вдовой жизнь коротать… У тебя другое положение. У тебя Василий, может, вернется. А Сашка вон…
Ольга промолчала.
Вскипел самовар, и Ирина слезла с печи.
Пили чай с топленым молоком. За столом Ирина опять завела разговор о женихах — на этот раз вспомнила свою девичью пору:
— Девка я была ничего, как у нас говорят, матерушшая, баская, работяшшая. Одна дочь у отца с матерью, остальные — парни. В живых — самый старший и тот по разделу, к нашим неласковый из-за стервы жены, живет верст за пятнадцать отсюдова. А еще было двое — умерли маленькими. Так вот. Стали ко мне сватов засылать. Один из своей деревни, двое из соседних. Ломалась, кочевряжилась — не пошла ни за которого. Наш-то деревенский по уши влюблен был. Ты не знаешь его. На фронте. Ванька, Нинки Пашенькиной муж теперь. Говорил, назло мне женился на ней. И парень подходящий, видный, а уж больно надоедный, прилипчивый. Не любила — и все! Завлек чужой, незнакомый. Из Белоруссии.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.