Что будет, то будет - [24]

Северус не выдержал и рассмеялся. Все обернулись к нему. Брови Поттера картинно взлетели вверх, и Северус нахмурился вновь.

— Продолжим, — сказал тем временем Лэнс.

Еще добрых пять минут он пытался добиться от Долиша какого‑то результата. Наконец, после нескольких безобидных заклинаний, Долиш смог отразить заклятие профессора.

— Что ж, это уже что‑то, — кивнул Лэнс. — Десять баллов Слизерину.

— А можно, я тоже попробую? — выкрикнул Поттер.

— Я последний раз вас предупреждаю, мистер Поттер: за попытку помешать ходу урока буду снимать баллы.

— Слизеринец, без сомнения, — донесся чей‑то шепот со стороны гриффиндорских столов.

— А теперь, мистер Долиш… — начал Лэнс, когда довольный Долиш уже повернулся, чтобы идти на свое место, — …постойте, я вас еще не отпускал, куда же вы?

Долиш развернулся.

— Ну что вы на меня так смотрите, вам почти ничего не грозит! — усмехнулся Лэнс. — Сейчас я попытаюсь показать вам, как надо блокировать чужие чары.

— А сразу нельзя было это сделать? — недовольно проворчал Блэк.

— Пять баллов с Гриффиндора. Я не обсуждаю свою методику с учениками. Но вам, мистер Блэк, так уж и быть, замечу, что сделал это для того, чтобы вы не думали, что это такое простое дело. Объясняю это потому, что, кажется, вы не в состоянии сделать такое умозаключение самостоятельно, несмотря на все мои усилия. Итак, — обратился он к Долишу, — сейчас вы попытаетесь воздействовать на меня каким‑либо заклятием. Только прошу вас, чтобы оно было не очень серьезным…

Послышались редкие смешки.

— …в целях вашей же безопасности, — спокойно закончил Лэнс.

Долиш кивнул и, нацелив палочку на Лэнса, произнес:

— Экспеллиармус!

Лэнс, казалось, не сделал ничего — он только сосредоточенно смотрел на Долиша и в нужный момент едва заметно шевельнул палочкой, — но в тот же момент палочка Долиша выскользнула из его рук и на секунду повисла в воздухе, а потом медленно поплыла в сторону профессора. Долиш даже не обращал внимания на это — он растерянно смотрел на свою руку и повторял: «Но как?.. как же?..» Все смотрели на Лэнса, и, надо сказать, вид у многих был не менее озадаченным, чем у Долиша. Эванс, впрочем, нахмурилась, а Поттер ухмыльнулся. Северус решил, что они, видимо, уже знают о невербальных заклинаниях.

— Ах, простите, — беспечно сказал Лэнс, словно на него и не смотрели четырнадцать пар глаз. — Я не знал, что вы еще не проходили… Неважно, это я по привычке. Ну что, продолжим? Кто следующий?

Желающих не нашлось. Рвение Поттера, по–видимому, уже угасло.

— Я, — Северус встал со своего места неожиданно для самого себя.

В глазах Лэнса мелькнуло удивление.

— Мистер Снейп? А, ну хорошо, komm zu mir[3], — Лэнс кивнул, подзывая его жестом к себе.

Северус направился к пространству перед столом Лэнса, на ходу доставая палочку и обдумывая, какое бы заклинание применить. Глаза Лэнса вдруг расширились.

— Стойте! — сказал профессор. — Ваша задача — не нападать, а защищаться.

Северус не смог скрыть разочарования, однако кивнул.

— Амальгамариус! — произнес профессор.

Северус взмахнул палочкой, и мантия Лэнса вдруг засеребрилась.

— Двадцать баллов Слизерину, — оглядев себя, сказал профессор Лэнс. — Следующий!

***

Когда те уроки, что проходили до обеда, закончились, Северус вышел в коридор. Полуденное солнце струилось сквозь слюдяные окна, сея блики на каменных плитах. День был слишком душным и жарким для конца сентября. Стебли плюща безвольно повисли. Горизонт поглотила серовато–лиловая дымка. Коридоры, лестницы, галереи, двор и пространство снаружи были пусты: обеденный час, все обитатели Хогвартса в Большом зале. Почти все. Северус шел вдоль стен, стремясь выбраться за пределы замка. Он и сам не мог объяснить себе, почему не пошел на обед. Да, он был не голоден. Да, он был сыт по горло своими сокурсниками (не в буквальном смысле, конечно!), не говоря уже о представителях враждебного факультета. Но если быть до конца честным — а перед самим собой он привык быть честным — то сейчас он не испытывал особого раздражения на их счет. Нет, конечно, в его отношении к ним ничего не изменилось (да и с чего бы это вдруг?), но его презрение как бы отодвинулось на второй, если не на третий план, вытесненное и обесцвеченное каким‑то новым чувством… нет, скорее, ощущением. Может быть, дело было в чрезмерно жарком дне, или в том, что в воздухе было очень много пыли, рассеянной и неподвижной, но ему было трудно дышать — он дышал мелко и часто. Более того — и это он уже не мог списать на погоду — он чувствовал какое‑то странное жжение во всем теле. Кожа горела, кровь приливала к щекам — нет, он, конечно, знал, что румянца на них не появится, но ощущение оставалось прежним. В голову стали закрадываться какие‑то нелепые мысли: а что, если попробовать взлететь? Без метлы, а? Это никому не удавалось, но сейчас он чувствовал, что смог бы. Да что с ним происходит?!

Занятие у МакГонагалл тянулось невыносимо долго. Он заставил свою чашку исчезнуть, потом восстановил ее (хотя этого, естественно, не требовалось), трансфигурировал ее в кролика, перекрасил его в бордовый, заставил уменьшиться, увеличиться… Его манипуляции не укрылись от МакГонагалл, и она сказала: