— Спасибо, Татьяна Ивановна, — протестующе вытянул руку Виталий, — если речь обо мне, то категорически пас.
— Что ж так? — будто изумляясь, сказала Татьяна Ивановна. — Нынче-то, сказывают, один телеграфный столб не пьет, да и то потому, что чашечка перевернута.
— И еще спортсмен с тем столбом в компании. — Улыбнувшись, Виталий показал крепкие сахарные зубы.
— Да ради знакомства! По маленькой! — продолжала искушать Татьяна Ивановна.
— Никак не могу, — к большому удовольствию хозяйки, вздохнул гость. — Принцип. Хочешь в спорте чего-то добиться — забудь про этого змия. Я и курить бросил. В школе баловался, теперь — ша! Пятый год не курю. Еще в армии понял… А вам, если, хочется, пожалуйста, на меня не смотрите…
— Что вы, — замотала головой Татьяна Ивановна. — Я же специально для вас купила. Мы с Людочкой, хоть год будет стоять, не притронемся.
— Ну, про меня-то не скажи! — с отчаянной лихостью подмигнула Люда и щелкнула себя пальцем по горлу. — Во вторник у Феди Ситова день рождения был. Пришлось опрокинуть по баночке. После работы, конечно. В кафе зашли.
— По скольку? — ужаснулась Татьяна Ивановна. — По баночке?
— Ага, — подтвердила Люда и показала кончик мизинца. — Это я стеснительная такая. А Ольга чуть не стакан хлопнула этого венгерского вермута.
— Боже! — запечалилась Татьяна Ивановна. — Словечек набралась!
— Что ж, мама, не в детском саду работаю. Народ всякий. У Феди Ситова, как он выразился, была даже такая не сильно художественная страница в биографии — лечился в профилактории.
— Люда, — посерьезнев лицом, спросил Виталий, — а почему все-таки в кулинарное училище ты пошла? Почему не попыталась в институт или университет?
Люда метнула незаметный и быстрый взгляд в сторону матери, словно о чем-то ее предупреждая, и со слабой улыбкой, выражавшей скучное безразличие, проговорила:
— С детства мечтала печь пирожные и красивые торты.
— Ты это правда, не шутишь? — Будто сомневаясь, Виталий попеременно взглядывал то на Люду, то на Татьяну Ивановну.
— Нисколько, — утвердительно кивнула Люда. — И таких, как я, было очень даже немало. Конкурс побольше, чем в некоторых институтах, — три человека на место.
— Впрочем, конечно — подумав, согласился Виталий. — Работа как работа. В чём-то, пожалуй, и выгодная. Сфера обслуживания теперь в большой чести. Неплохо живут и без вузовского диплома.
Попытаться узнать новый адрес Люды Беловой Вадим мог бы и через Ленку Зайцеву, когда-то разносившую письма на памятном для него балу-маскараде. Жила Зайцева по соседству с домом Вадима, да и номер ее квартиры был ему известен. Возможно, Ленка и квадратных глаз не стала бы делать, услышав о такой просьбе: маленькая, незаметная, хлопотливая, вниманием ребят она не пользовалась, но похоже было, что примечала многое и догадывалась о том, о чем другие понятия не имели.
И все же к Ленке Вадим не пошел. Захотелось бравому солдату, только что закончившему свою нелегкую службу, предстать по всей военной выправке перед штатским человеком — школьным приятелем Сережкой Крутиковым. И было в этом не только тщеславное желание удивить Сережку новенькими, сиявшими на гимнастерке значками классного специалиста и большим, как орден, знаком гвардейца, — нет, главное заключалось в другом: ведь о переезде Беловой на новую квартиру Вадим узнал не от кого-нибудь, а именно от Крутикова. В ответ на письмо Вадима Сережка написал о знакомых ребятах — кто где учится, работает, не без интереса прочитал Вадим и о том, что Сабина Шеенкова вышла замуж за какого-то важного заводского начальника, ходит в натуральной каракулевой шубе и курит самые дорогие сигареты. Действительно, было чему подивиться, однако еще больший интерес вызвали заключительные строчки письма: «Между прочим, Людка Белова переехала куда-то на новую квартиру. Не волнуйся — в нашем городе. Не забыл ее?..»
То письмо на адрес полевой почты, где служил Вадим, Сережка прислал год назад. В свою очередь, Вадим дважды писал потом балагуру и лучшему школьному танцору письма, но спросить что-либо про Люду так и не решился. Виноваты в этом были, наверное, вопрос и многоточие, стоявшие в конце того первого Сережкиного письма.
Вообще-то Вадим жалел, что не спросил. Имени Люды в своих последующих посланиях Крутиков больше не упоминал.
«Эх, конспиратор!» — не раз досадовал на себя Вадим. И правда, чего добился? А ведь мог бы и узнать адрес. Тогда бы и весточку можно было подать. В конверт еще и золотой кленовый листок вложить. Вадим своим умом дошел, как это сделать: лист с обеих сторон клеем БФ-2 смазать. Тогда не сломается.
Но мысль о клее пришла Вадиму слишком поздно, когда уже истекал срок армейской службы, когда не проходило, и дня, чтоб «старички» не толковали о «дембеле», о близкой жизни на гражданке.
Но что было, то было. Не воротишь. Хотя и жалко, конечно. Открыться бы старшине Хажаеву пораньше — глядишь, и сдвинулось бы дело с места. Но Вадим никак не решался доверить то, что тихой печалью лежало на сердце. А ведь сколько раз, бывало, старшина Хажаев с грубоватой настойчивостью спрашивал:
— Рядовой Глебов, почему в личное время снова художественную литературу читаете? Почему не пишете письмо красивой девушке?
