Чтение в темноте - [9]
Кровь
Октябрь 1949 г
Она кашляла. Алые искры падали на серую рубашку, на пододеяльник, на простыню. Она на меня смотрела огромными глазами. Я не мог шелохнуться, ноги были как свинцовые, сердце бухало вверх-вниз от горла до пят, будто кто сзади меня огревает хлыстом. Я не добежал до двери, она открылась, вошла тетя Бернадетта. Глянула на нас, и у нее дрогнуло лицо.
— Господи боже, — она шепнула. — Ина.
У нее за спиной показался дядя Фонси.
— Что тут такое?
Ина навзничь лежала на кровати, глаза выкачены, руки хватают одеяло. Снова стала ловить ртом воздух, снова закашлялась. Кашель — как лисий лай. Отирая рубашку, я отскочил к стене. По дому пополз шуршащий шум, будто включили радио. Бернадетта плакала, отирала сестре лицо, рот, выжимала платок в белый эмалированный таз, и блестящая вода краснела, краснела.
Фонси исчез. И сразу почти лестница задрожала от топота, от голосов. Потом доктор болтал стетоскопом, пастор разматывал лиловую епитрахиль.
— Беги домой, скажи отцу, чтоб шел сюда, немедленно. Живо.
Все говорили разом, на меня наступали.
Я бросился вниз, через три ступеньки, на улицу, под острый ветер с едкими запахами реки и сдобностью ближней булочной. Все стало бледным в плоском вечернем свете. Кто-то ехал в гору на велосипеде, стоя на педалях, и куртка на спине собиралась складками, с усилием расправлялась. Я подслушал шумно задержанный вдох, вырвавшийся, когда я пробежал мимо, и, срезая расстояние, кинулся по проулкам к заднему полю. Калитка была на засове, я махнул через забор, спрыгнул прямо на розы. Папа сразу вышел из сарая.
— Ина, — сказал я. — Ина заболела. Они меня послали тебе сказать.
Он подошел ближе, нагнулся ко мне. Ветер дергал мне волосы, гремел дверью сарая за папой.
— Погляди на себя, сынок, — сказал он. — Погляди на себя. Ты весь в ее крови.
И своей огромной рукой тронул мою щеку. Показалась мама, почувствовала неладное, побежала к нам через двор.
— Погляди на него, мать. Погляди на него. Это кровь Ины у него на рубашке. И так они его погнали. Господи, ей опять плохо. Может, она…
Догоняя свой голос, он вбежал в дом, схватил куртку и убежал.
На похоронах Ины, когда могилу уже засыпали, Лайем меня водил от одной группки стоявших вокруг к другой. Послушаем и отойдем, давясь смехом над этим выговором, этими причитаньями. Не разговор, сплошные распевы:
— Ах ты хоссподи, беда-то какая, да еще под самое под Рожество, да-а.
— Беда, уж беда так беда.
— И Рожество, глядишь, вон оно.
— Ох ты хоссподи, беда-беда.
Сдвинув шапки на нос, кивают в лад головами, медленно возят ногами.
— Бернадетту видал, меньшую-то?
— Бернадетта? Бона как! Ну-у, сдала.
— Ох, сдала, сдала. Смерть, шутка ли.
— Еще какая смерть-то. Раз — и нет человека.
— А гляди, как с братом схожа. Одно лицо.
— Ты про какого брата?
— Пропал который. Эдди. Который исчез.
— Этого не видал. На него, стало, говоришь? И бывают же семьи…
Смеяться нам с Лайемом расхотелось. Мы вслушались. Но они уже почти ничего не успели сказать, подошел папа. И нас увел.
— Да, беда, она одна не ходит, — неслось нам вслед. — Старший бог знат где, теперь сестра вон меньшая. Давно хворями маялась, царство небесное.
Папа нас привел на могилу своих родителей, встал на колени и помолился. 23 декабря 1921 года — отец, 28 декабря 1921 года — мать. Имена неразборчивые на старом камне. Мы встали с колен. Кладбище почти опустело. Река внизу лукой убегала в клубья тумана, катящие с Атлантики. Папа ничего не говорил, только у него был какой-то закушенный рот.
Значит, Эдди похож на Бернадетту. Это уже кое-что. Но, по-моему, Бернадетта похожа на папу. Из одного теста слеплены, как же иначе, сказала мама. Она видела Эдди? Спросив, я удивился, что давным-давно не задал этот простой вопрос. Почти не видела, был краткий ответ. Значит, видела все же? — наседал я, похож он на папу? Очень похож? Да так. Она темнила, я переключил тему. Расскажи про вражду. Это связано с Эдди, да? Сынок, сказала мне мама, иногда я думаю, что ты не в себе. Оставь ты в покое прошлое. Но это не было прошлое, и она это знала.
Такая ломаная была у папы семья, что я чувствовал: с этим надрывом можно жить только если держаться в стороне, не подходить, не трогать, как не трогают опасный огонь, давая ему догореть. Эдди пропал. Родители умерли в одну неделю. С двумя сестрами, Иной и Бернадеттой, обращаются как с прислугой, держат в курятнике. Долгая, молчаливая вражда. Брошенная ферма — книги, балки — у самого Поля пропавших. И — молчание. Папа что-то знает про Эдди и не говорит, не рассказывает, иногда только вдруг намекнет, проговорится. Я чувствовал вокруг нас пустоту, и в этой пустоте ветвился его долгий крик. А иногда казалось, что это хитрый, замысловатый, непроходимый такой лабиринт и кто-то рыдает в самой середине.
Вражда
Февраль 1950 г
Вражда, вражда. Мне чудилась ферма, солнечная и просторная, чистая, терпкая, и робкий скот разбредался далеко внизу по песку, ладно, и тяжело, и мокро блестящие на берегу водоросли мульчей ссыхались в полях, и грубый морской дух, выветриваясь, делался горьким.
Все звуки всех времен года пеленали воображенную ферму. Петляла, петляла вокруг белая дорога, в окнах, лето за летом, зима за зимой, стояло небо, но внутри было пусто, ни воображаемых голосов, ни шагов, и только засело в памяти, как папины башмаки грохочут по половицам и меня поднимают к рассеченному свету окна. Там во дворе, наверно, колонка, думал я, и навозная куча дрожит от мух и нутряного жара, и лиса крадется во тьме к курятнику, и ветер вычерчивает следом за ней ее запах нежным пером. Воображенные запахи догоняли бегущие образы, как фоновая музыка в фильме, и они потухали разом, а я оставался в молчащей спальне, с книжкой, ничком легшей мне на лицо, и сосущим чувством утраты.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Наша книга — это сборник историй, связанных с репрессиями граждан за их высказывания в социальных сетях. С каждым годом случаев вынесения обвинительных приговоров за посты, репосты и лайки становится все больше. Российское интернет-пространство находится под жестким контролем со стороны государства, о чем свидетельствует вступление в силу законов о «суверенном интернете», «фейковых новостях» и «неуважении к власти», дающих большую свободу для привлечения людей к ответственности за их мнение.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент — столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Майкл Каннингем, один из талантливейших прозаиков современной Америки, нечасто радует читателей новыми книгами, зато каждая из них становится событием. «Избранные дни» — его четвертый роман. В издательстве «Иностранка» вышли дебютный «Дом на краю света» и бестселлер «Часы». Именно за «Часы» — лучший американский роман 1998 года — автор удостоен Пулицеровской премии, а фильм, снятый по этой книге британским кинорежиссером Стивеном Долдри с Николь Кидман, Джулианной Мур и Мерил Стрип в главных ролях, получил «Оскар» и обошел киноэкраны всего мира.Роман «Избранные дни» — повествование удивительной силы.
Книга эта в строгом смысле слова вовсе не роман, а феерическая литературная игра, в которую вы неизбежно оказываетесь вовлечены с самой первой страницы, ведь именно вам автор отвел одну из главных ролей в повествовании: роль Читателя.Время Новостей, №148Культовый роман «Если однажды зимней ночью путник» по праву считается вершиной позднего творчества Итало Кальвино. Десять вставных романов, составляющих оригинальную мозаику классического гипертекста, связаны между собой сквозными персонажами Читателя и Читательницы – главных героев всей книги, окончательный вывод из которого двояк: непрерывность жизни и неизбежность смерти.
Роман А. Барикко «Шёлк» — один из самых ярких итальянских бестселлеров конца XX века. Место действия романа — Япония. Время действия — конец прошлого века. Так что никаких самолетов, стиральных машин и психоанализа, предупреждает нас автор. Об этом как-нибудь в другой раз. А пока — пленившая Европу и Америку, тонкая как шелк повесть о женщине-призраке и неудержимой страсти.На обложке: фрагмент картины Клода Моне «Мадам Моне в японском костюме», 1876.
«Здесь курят» – сатирический роман с элементами триллера. Герой романа, представитель табачного лобби, умело и цинично сражается с противниками курения, доказывая полезность последнего, в которую ни в грош не верит. Особую пикантность придает роману эпизодическое появление на его страницах известных всему миру людей, лишь в редких случаях прикрытых прозрачными псевдонимами.