Чтецы - [53]

«Горный патруль» было очень трудно снимать. Я – с перерывами, конечно, – провел почти два года в заповеднике. Когда я впервые оказался в Кукушили, то был просто поражен. Огромные, необъятные просторы пустыни, всего три машины у патрульной службы, и, наверное, тысячи, если не десятки тысяч браконьеров, которые со всех сторон рвутся туда, чтобы убивать тибетских антилоп. Это бескрайнее поле боя, на котором два десятка человек с несколькими ружьями противостоят орде врагов. Есть от чего прийти в отчаяние. К тому же в то время горному патрулю почти не помогали, и средств им выделялось тоже очень мало.

Мы ездили на машине в основном молча, за день могли не сказать ни одного слова. Это потому, что там не хватает кислорода. Но такое молчание – вещь очень мощная. Потом я переписал сценарий, сильно сократив текст, – и те реплики, что остались, бьют прямо в сердце.

Дун Цин: Съемки продолжались в общей сложности около восьми месяцев. Невозможно себе представить, как большой съемочной группе удалось так долго прожить в высокогорном заповеднике…

Лу Чуань: Мы не все восемь месяцев жили в горах. Мы попеременно находились то в Юйшу, то в Голмо, то в Лэнху – перемещались в окрестностях заповедника, как партизанский отряд. Отсняли, что могли, за два месяца – и половины группы уже нет: кого-то срочно пришлось буквально спасать от горной болезни – было несколько довольно тяжелых случаев, например, отек легких. Таких сразу отправляли обратно в Пекин. У меня тогда было ощущение, что взяться снимать такой фильм можно было только по незнанию – как говорится, «новорожденный теленок не боится тигра» … Вроде как без мозгов…

Дун Цин: То есть ты рассуждал так: кто бы ни ушел, а я буду снимать до последнего, даже если останусь совсем один, верно?

Лу Чуань: Просто не думали о последствиях. А ведь это на самом деле было очень опасно. Собственно, мне хотелось вызвать у зрителя не слезы, а ощущение боли в сердце, какое-то колоссальное впечатление. За время съемок я плакал один раз. Тогда Ван Чжунлэй, мой продюсер, и еще мой исполнительный продюсер и режиссер Хэ Пин, продюсер Ду Ян и наш американский партнер Алекс Граф приехали ко мне в заповедник Кукушили. За обедом я им сказал, чтобы они не уезжали, а пожили здесь, но они уперлись – во что бы то ни стало им надо было успеть этим же вечером вернуться в Синин. Я просил: нет, так нельзя, никто не ездит по дороге Тибет – Цинхай ночью, это очень опасно! На поезд к этому времени они уже опоздали, а следующий был только утром.

Но они всё равно хотели ехать и в результате попали в аварию. Об этом нам сообщили в три часа ночи, добавив, что неизвестно, остался ли кто жив. Мы тут же собрались и выехали через Голмо на Дулань. Ехали всю ночь, уже стало светать, когда добрались до места. Повсюду обломки разбитой машины. Потом Чжунлэй сказал: «Пойдем к Алексу, он на заднем дворе, он ушел». Я спрашиваю: «Что значит ушел?» Потом увидел и зарыдал в голос. Он лежал на носилках такой одинокий, вокруг стояли четверо в белых халатах, а он лежал лицом к небу, словно спал, словно живой, словно вот-вот проснется. А за день до этого мы с ним обнимались… Чжунлэй тогда сказал мне: «Чуань, твоя самая главная задача – вернуться и отснять фильм до конца». По дороге обратно я подумал: мне обязательно надо привезти в Пекин и передать зрителям то, что я почувствовал в Кукушили – ощущение хрупкости и слабости живого, ничтожности человека по сравнению с природой, ее бескрайней широтой; передать свое понимание того, что такое жизнь и как нам надо ее беречь.

Дун Цин: А сотрудники заповедника, которые вас сопровождали, совсем никогда не плакали?

Лу Чуань: Хотя они очень старались сдерживать эмоции, но я видел их слезы. Мы часто выпивали вместе, и иногда они начинали петь тибетские песни – пели и плакали. Их внутренний душевный мир очень богат, им пришлось многое испытать в жизни, но в большинстве случаев они просто молчали. Молчали, словно камни. Все много плакали на этих съемках, но я повторял про себя: слезами делу не поможешь.

Сколько бы слез мы ни пролили во время съемок, сколько бы слез я ни показал в сюжете, то положение, в котором находится заповедник, это не исправит. Я снимал этот фильм в надежде показать широкому зрителю реальную ситуацию, сложившуюся во внутренних землях.

В финале картины журналист возвращается в Пекин и у себя дома пишет репортаж – со слезами на глазах. В тот день он плакал не один – плакала вся съемочная группа. Вы только подумайте: восемь месяцев снимали. Делая первый монтаж, я включил эту сцену в фильм, – Чжунлэй при просмотре разрыдался. А во второй версии я ее вырезал, и Чжунлэй спросил, зачем. Но я уже тогда понял, что Кукушили не верит слезам. Мне надо было передать полную безысходность, поэтому я не стал ничего даже обсуждать. Я только в вашей программе согласился рассказать об этом. Это потому, что плачущий ни у кого не вызывает сочувствия, все считают: раз ты плачешь, ты теряешь лицо. Но ведь в действительности мало кто плачет по-настоящему, многие льют притворные, легкие слезы, за которыми нет настоящего страдания.