ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский - [19]
Ольга Грудцова записала рассказ Чуковского об обстоятельствах его отъезда: «…газета послала меня в Англию корреспондентом. Но денег на поездку не дала. К этому времени я уже женился на Марии Борисовне. Она прибежала ко мне в одном платье, крестилась, чтобы обвенчаться со мной. На свадьбу пришли все одесские журналисты, принесли массу цветов. Когда мы вышли из церкви, я сказал: „Что мне цветы? Мне деньги нужны“. Снял шапку и пошел собирать. Все смеялись и бросали в шапку деньги. Получилась порядочная сумма. Еще дал денег в долг Короленко, ему сказали, что появился талантливый журналист, ему не на что ехать в Англию, потому что газета не в состоянии оплатить проезд».[72] Поручителем при венчании со стороны жениха был «никопольский мещанин Владимир Евгеньев Жаботинский»[73], от этой эпохи сохранились два его «наставнических» письма к Чуковскому в Лондон:
28 июля 1903 <Одесса>
Dearest!
Пишу Вам впопыхах, накануне отъезда. — Хейфец[75] был в отпуску, а теперь снова взял бразды в руки. Первым делом позвал меня и сказал: «напишите Чуку, что до сих пор его корреспонденции задерживались, а теперь будут помещаться аккуратно, насколько возможно. Вообще, пусть он не беспокоится. Зато пусть приналяжет на местную жизнь, ибо вот, например, Дионео[76] писал о какой-то казни, а Чук на ней не был. Пусть впредь ходит на все повешения». Ergo[77] пишите и будьте спокойны.
С деньгами виноват не Эрманс[78], а Ваши. Получив Ваше первое письмо, я побежал в контору — там мне сказали: «Мать Ч<уковского>[79] уже присылала, мы завтра выдадим ей». Я решил, что это все равно. Оказалось, что Вашей maman, в лице Гриши[80], выдали не 125, а только 63 (за полмесяца). Это было 2-го июля ст. ст. Очевидно, в конт<оре> думали, что Ваш счет не с 1-го июня, а с 15-го. Эрманс же мне подтвердил, что счет с 1-го июня. Напишите Грише, чтобы он толком поговорил; лучше не Гриша, а М<ария> Э<ммануиловна>[81] (она уже вернулась). Поговорил бы я, да уезжаю. Когда вернусь, буду сам заведовать Вашими финансами. А Вы не беспокойтесь и все-таки в ежемесячники, с Божиею помощию, смело прите. У нас платить будут аккуратно, надо только, чтобы Ваши аккуратно ходили 2-го и 16-го. Этого 16-го Грише опять выдали 62, и я знаю, что Вам их на другой же день послали.
Рад, что Вы хорошо устроились. Поцелуйте руку дорогой М<арье> Б<орисовне>. Страшно жалею, что мы столько времени были в ссоре. Дионео бейте челом: я его поклонник. — Скриба[82] в С<анкт> П<етер>б<урге> говорил Хейфецу, что Вы самый талантливый человек в редакции, но одна беда — «врет много». Хейфец обещал, что Вы исправитесь.
Хлопцы кланяются.
Ваш Вл<адимир> Ж<аботинский>.
10 декабря 1903 Одесса
Все-таки dearest!
Поздравляю Вас обоих с Рождеством Господа нашего Иисуса Христа. Не отвечал доныне по той же причине, по которой не собрался еще к Вашей маме: страшно занят, а чем — сам не пойму. От этой мороки состояние духа ужасное. Затем цензор совсем помешался. Я недавно написал: по мнению Од<есского> Л<истка>, в ноябре между газетами начинается предподписочная резня… Цензор вычеркнул «резня» и написал «борьба» — по-видимому, чтобы не напомнить о Кишиневском погроме. Скоро он уезжает: будет другая скотина.
К делу. Вашими корреспонденциями я недоволен. Знаете, что я думаю? Вы просто для них мало работаете, а больше для Чехова и для самообразования. Вещи прекрасные, но все-таки уменьшите рвение в эти стороны и приналягте на газетную часть Вашего существования. От Вас впечатление такое, точно Вы пишете, сидя в Одессе. Видно, что Вы прочли книгу и написали о ней, посмотрели сценку и написали о ней. Так нельзя. Надо посмотреть 20 сценок и вывести о них какое-нибудь синтетическое (аф майн ворт![83]) заключение, обмозговать, а потом уже написать. Для этого, конечно, необходимо больше времени посвящать наблюдениям, а байбляйотейке[84] — или как ее — меньше. Затем очень важно: в корреспонденциях никогда не надо ни острить, ни иронизировать, ни вообще пущать по части юмора; писать короткими строчками нельзя, и вообще, чем длиннее абзацы, тем лучше; в-третьих — не надо никогда писать ерунду. Я у Вас как-то прочел, что Чемберлена свалил, собственно говоря, карикатурист «Панча»[85]. Что Вы, мешиге?[86] — Кроме того, советую Вам по разу в месяц посылать общую статейку, вроде Ваших прежних философских, только без глаголов на конце.
Советую это сделать непременно, а то Эрманс, чего доброго, вздумает Вас критиковать. Конечно, если бы он вздумал, мы с Сигом[87] не допустили бы (мы уже тут сделали один такой удачный опыт по другому случаю), но все-таки не стоит запускать, тем более, что Вы, действительно, корреспондируете пока хотя и достаточно часто, но без рачения. — Не сидите в библиотеке, тогда все пойдет хорошо.
«Южные записки»[88] возобновляются под ред<акцией> Орженцкого[89]. Нафанаил[90] продал за 1500 р. некоему Панкееву[91]. Платят. Вы необходимы. Пришлите непременно статьи[92]. Переводы из Китса непременно пошлите мне[93], я убежден, что они хороши. — Насчет Шелли Вы вполне правы: Бальмонт вообще козел, а не переводчик[94], и странно, как до сих пор не заметили, что он даже версификатор плохой. — Засадите Марью Борисовну за переводы маленьких английских новелл. У Киплинга должно быть много. Для «Южн<ых> Зап<исок>» пригодится (просили) и… заплатят. Вообще прошу Вас отнестись серьезно к «Южн<ым> Зап<искам>». Это очень важный опыт, было бы жаль, если бы одесские силы наплевали на него только потому, что в Лондоне есть байбляй, а в Питере можно напечатать длинную статью о Чехове
Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.
Предлагаемые вниманию читателей воспоминания Давида Соломоновича Шора, блестящего пианиста, педагога, общественного деятеля, являвшегося одной из значительных фигур российского сионистского движения рубежа веков, являются частью архива семьи Шор, переданного в 1978 году на хранение в Национальную и университетскую библиотеку Иерусалима Надеждой Рафаиловной Шор. Для книги был отобран ряд текстов и писем, охватывающих период примерно до 1918 года, что соответствует первому, дореволюционному периоду жизни Шора, самому продолжительному и плодотворному в его жизни.В качестве иллюстраций использованы материалы из архива семьи Шор, из отдела рукописей Национальной и университетской библиотеки Иерусалима (4° 1521), а также из книг Shor N.
Полина Венгерова, в девичестве Эпштейн, родилась в 1833 году в Бобруйске в богатой традиционной еврейской семье, выросла в Бресте, куда семейство переехало в связи с делами отца, была выдана замуж в Конотоп, сопровождала мужа, пытавшегося устроиться в Ковно, Вильне, Петербурге, пока наконец семья не осела в Минске, где Венгерову предложили место директора банка. Муж умер в 1892 году, и через шесть лет после его смерти Венгерова начала писать мемуары — «Воспоминания бабушки».«Воспоминания» Венгеровой, хотя и издавались на разных языках и неоднократно упоминались в исследованиях по еврейскому Просвещению в Российской империи и по истории еврейской семьи и женщин, до сих пор не удостоились полномасштабного научного анализа.
Художник Амшей Нюренберг (1887–1979) родился в Елисаветграде. В 1911 году, окончив Одесское художественное училище, он отправился в Париж, где в течение года делил ателье с М. Шагалом, общался с представителями европейского авангарда. Вернувшись на родину, переехал в Москву, где сотрудничал в «Окнах РОСТА» и сблизился с группой «Бубновый валет». В конце жизни А. Нюренберг работал над мемуарами, которые посвящены его жизни в Париже, французскому искусству того времени и сохранили свежесть первых впечатлений и остроту оценок.
Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом.