ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский - [17]
Такой взгляд на вещи, говорю я, был долго непонятен мне.
Конечно, и я умел много наговорить на счет «исторических условий» такого взгляда. Я говорил себе: людям, этим бедным марионеткам посторонних влияний, всегда было свойственно возводить в принцип, догму, в обязанность — все то, в сторону чего дергает их чужая им рука кукольного режиссера.
Вместо того, чтобы сказать себе: я принужден идти туда, — человек говорит: я пойду туда по своей воле, я должен хотеть идти туда! Это именно и есть мой принцип! Это и есть моя цель, цель самостоятельная и самозаконная…
Такое свойство человека очень выгодно делу прогресса. Это свойство помогает безболезненному осуществлению всех предначертаний «исторического хода вещей». Это свойство способствует тому, что человек, совершая чужую волю, сохраняет улыбку самостоятельного и властного творца обстоятельств.
И вот на такой именно почве человеческой психики и разыгрывается следующее:
Всякий прогресс в органическом мире, всякое развитие, всякое совершенствование возможно только под условием различия, противоречия, несходства. Мы все — стихийно стремящиеся к совершенству, должны бы, кажется, бессознательно благословлять в себе только различные, только обособленные, только индивидуальные стороны. Прочие — схожие, общие большинству, добытые старательной имитацией — мешают борьбе, мешают столкновению, состязанию, тому, что у англичан называется «struggle», и вследствие этого становятся задержкой на пути к совершенству. Их — эти общие стороны, мы должны бы отметать от себя, отбрасывать, отрицать.
Но необходимость диктует нам иное. Необходимость говорит, что имитация помогает организму выживать. Что сходство с прочими — лишая нашу энергию творчества, зато помогает нам экономизировать ее, застраховать ее от излишней и зачастую бесплодной траты. Совершенство не достигнуто, но существование — обеспечено. И вот нам волей-неволей приходится иногда, в моменты перерыва, рекреации, остановки, укрываться от окружающего под спокойную сень сходства, одинаковости, общности. Вечно изменяться, вечно совершенствоваться, вечно двигаться — мы не способны… Стой! — иногда кричит нам жизнь. И мы останавливаемся; и вот, чтобы мы не остались голыми, сиротливыми, беззащитными в своем одиночестве, нам дана великая способность подражания. Подражая сильному, мы сильны, мы обезопасены, но все это возможно для нас только в минуту перерыва. Если организм не хочет гибели, он не застоится, не укроется окончательно в безличной общности, он опять благословит в себе все свое особенное, отличительное, ни с чем другим не схожее. Снова жизнь шепнет ему, что существование возможно и при одной только общности, но совершенство ничем, кроме разнообразия и противоречия, не будет достигнуто. И он опять проклянет в себе все традиционное, общее, схожее — и опять двинется по пути совершенства…
Продумайте это хорошенько и возьмите в соображение вышеуказанное свойство человека — возводить в догмат, в принцип всякое необходимое свое состояние. Вам тогда станет ясно, почему человек сумел придать вид священной обязанности и нравственного долга не чему иному, как своей исторической остановке на пути прогресса, своему, вызванному печальной необходимостью, укрыванию под защиту общности, сходства, одинаковости. Осмыслив свои рефлекторные движения, вызванные инстинктом самосохранения, человек по обыкновению возвел их в принцип — и получилось предписание, получилась программа.
Но программа эта противна всякому прогрессу. Она проповедует застой, успокоение в сходстве… С мечтой о совершенстве она заставляет проститься. Программа эта является в тот момент, когда общество останавливается в своем самостоятельном творчестве и, чтобы не погибнуть, принимается усиленно подражать. Тогда вдруг появляются чужие моды, чужие книги, чужие вкусы, чужое мировоззрение, — все, за что только может ухватиться общество, чтобы отдохнуть на время от самостоятельной культурной работы.
— Что же! отдых вещь хорошая, — скажете вы.
Да. Но в качестве программы он не годится.
Космополитизм, и это мой вывод — является программой отдыха, вероисповеданием утомленных, велеречивым оправданием застоя культурного творчества. Прогрессу необходимо разнообразие…
Как видим, взгляды Чуковского на национальный вопрос совсем не тривиальны, они не укладывались ни в какие программы — ни сионистов, ни тем более антисионистов. Зная круг чтения Чуковского этих лет, здесь обнаруживаются следы его увлечения теориями естественного отбора Дарвина, которым он посвятил написанный незадолго до этого фельетон в «Одесских новостях»[67]. Идеи эти отчасти близки к идеям Константина Леонтьева, но упоминаний о знакомстве Чуковского с его произведениями нет. Интерес к национальным проблемам несомненно возник под влиянием Жаботинского.
Не для одного Чуковского Жаботинский в те годы был несомненным лидером одесской журналистики. В Департаменте полиции сохранился один любопытный для биографов Жаботинского документ: переписка вокруг несостоявшегося издания газеты «Дос юдише ворт»[68], в ходе которой выясняется как место газеты «Одесские новости», так и особое положение, которое в одесской журналистике занимал тогда Жаботинский.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Полина Венгерова, в девичестве Эпштейн, родилась в 1833 году в Бобруйске в богатой традиционной еврейской семье, выросла в Бресте, куда семейство переехало в связи с делами отца, была выдана замуж в Конотоп, сопровождала мужа, пытавшегося устроиться в Ковно, Вильне, Петербурге, пока наконец семья не осела в Минске, где Венгерову предложили место директора банка. Муж умер в 1892 году, и через шесть лет после его смерти Венгерова начала писать мемуары — «Воспоминания бабушки».«Воспоминания» Венгеровой, хотя и издавались на разных языках и неоднократно упоминались в исследованиях по еврейскому Просвещению в Российской империи и по истории еврейской семьи и женщин, до сих пор не удостоились полномасштабного научного анализа.
Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом.
Предлагаемые вниманию читателей воспоминания Давида Соломоновича Шора, блестящего пианиста, педагога, общественного деятеля, являвшегося одной из значительных фигур российского сионистского движения рубежа веков, являются частью архива семьи Шор, переданного в 1978 году на хранение в Национальную и университетскую библиотеку Иерусалима Надеждой Рафаиловной Шор. Для книги был отобран ряд текстов и писем, охватывающих период примерно до 1918 года, что соответствует первому, дореволюционному периоду жизни Шора, самому продолжительному и плодотворному в его жизни.В качестве иллюстраций использованы материалы из архива семьи Шор, из отдела рукописей Национальной и университетской библиотеки Иерусалима (4° 1521), а также из книг Shor N.
Художник Амшей Нюренберг (1887–1979) родился в Елисаветграде. В 1911 году, окончив Одесское художественное училище, он отправился в Париж, где в течение года делил ателье с М. Шагалом, общался с представителями европейского авангарда. Вернувшись на родину, переехал в Москву, где сотрудничал в «Окнах РОСТА» и сблизился с группой «Бубновый валет». В конце жизни А. Нюренберг работал над мемуарами, которые посвящены его жизни в Париже, французскому искусству того времени и сохранили свежесть первых впечатлений и остроту оценок.