Читающая кружево - [5]

— Нужно было позвонить в участок, — говорит он. — У нас есть ключ.

Это голос не отца Джека, а его младшего брата, которого я наконец узнаю.

— Привет, Джей-Джей, — отвечаю я.

Бизер действительно говорил мне, что Джей-Джей — коп.

Он обнимает меня.

— Немало воды утекло, — говорит он.

Вероятно, он заметил, как я скверно выгляжу, и перебирает в голове разнообразные варианты, почему это могло случиться. Я борюсь с желанием признаться, что мне недавно вырезали матку и что я бы истекла кровью, если бы не срочная операция. Здешние полицейские не боятся крови так, как их лос-анджелесские коллеги.

— Всего лишь царапина, старина, — отвечаю я слишком громко.

Он ведет меня в дом и заставляет сесть за кухонный стол. Рука у меня обнажена, и я прижимаю к предплечью бумажное полотенце.

— Нужно наложить швы, — говорит Джей-Джей.

— Все в порядке.

— По крайней мере смазать неоспорином. Ну или той травяной гадостью, которую продает Ева.

— Джей-Джей, я в порядке, — довольно резко повторяю я.

Долгое молчание.

— Мои соболезнования, — наконец говорит он. — Не могу сказать тебе ничего нового…

— Я, к сожалению, тоже.

— Болезнь Альцгеймера — это все вранье… Я видел Еву за неделю до исчезновения. Она соображала не хуже нас с тобой. — Он ненадолго задумывается. — Поговори с Рафферти.

— С кем?

— С детективом Рафферти. Он расследует это дело.

Джей-Джей обводит взглядом комнату и будто намеревается что-то сказать, но потом передумывает.

— Что?

— Ничего… Я скажу Рафферти, что ты приехала. Он захочет поговорить. Правда, сегодня он в суде. В дорожном. Ради Бога, не езди с ним в машине. Он водит хуже всех на свете.

— Ладно, — отвечаю я.

Интересно, отчего Джей-Джей полагает, что езда с Рафферти входит в мои планы. Мы неловко стоим на кухне и не знаем, как развить эту тему.

— А ты хорошо выглядишь, — говорит он. — Для старухи тридцати лет.

— Тридцати двух.

— Для тридцати двух ты выглядишь просто отлично. — Джей-Джей смеется.

Я захожу в комнаты лишь после его ухода. Открыв дверь, сразу понимаю, что все страшно ошиблись.

Ева здесь, в доме. Я чувствую. Ее присутствие настолько ощутимо, что я готова побежать за Джей-Джеем и сказать ему, что Ева вернулась и надо прекратить поиски. Но патрульная машина уже скрылась за углом, поэтому придется позвонить в участок.

Но сначала я должна увидеть тетю Еву. Видимо, она куда-то уехала, никому не сказав. Возможно, она даже не знает, что весь город ее ищет.

— Ева? — зову я.

Она не отвечает. В любом случае тетя туговата на ухо. Я окликаю снова, уже громче. По-прежнему нет ответа, но я знаю, что Ева дома. Она на смотровой площадке. Или в кладовке, изобретает новую чайную смесь, например, с бергамотом и кумкватами. А может быть, она вообще никуда не уезжала. Нет, это невозможно. Полиция наверняка обыскала дом. По крайней мере я так думаю. Господи, неужели никто сюда не приходил? Например, Мэй. Нет, черт возьми. Но полицейские непременно бы пришли. Или мой брат. Разумеется, Бизер заглянул бы к тете Еве. Это первое, что он бы сделал. Без причины Еву не объявили бы пропавшей — правильно? Но теперь-то она вернулась. Ясно как божий день. Я смеюсь, потому что это одна из тетиных поговорок.

— Ева, — зову я, памятуя о том, что тетя глуховата, но все-таки не оставляя своих попыток. — Ева, это я.

Откуда начать поиски? Я стою в передней. Передо мной — две одинаковые гостиные с черными мраморными каминами друг напротив друга. Одна из них заперта — ее Ева использует под кафе. Я захожу в другую. Комната больше похожа на бальный зал, чем на гостиную. Камины кажутся покинутыми и «голыми» — обычно Ева ставит туда букеты. Стулья расставлены симметрично и расчетливо, точно фигурки на шахматной доске.

Я гляжу на огромную винтовую лестницу и понимаю, что нужно идти наверх, но сначала — осмотреть кафе, вторую кухню и кладовую, где Ева смешивает чаи. Зову тетю и разговариваю с ней на ходу — громко, чтобы она наверняка услышала. Не хотелось бы войти незамеченной и напугать ее до сердечного приступа.

Она, вероятно, в спальне. Мне пока нельзя подниматься по лестницам, но я понимаю, что придется идти наверх. Цепляюсь за перила. Сейчас это в любом случае легче, чем несколько дней назад, хотя я до сих пор при каждом шаге чувствую, как натягиваются швы. Достигнув площадки второго этажа, я испытываю головокружение — приходится сесть на скамеечку и подождать, пока мир перестанет вращаться.

Наконец добираюсь до комнаты Евы. Старая кровать с пологом в углу, камин, резной шкаф. Кровать застелена, подушки взбиты. Я беру подушку и нюхаю, надеясь ощутить запах Евы. Но подушка пахнет апельсиновой водой — в ней тетя обычно полощет белье. Должно быть, она недавно его сменила. Заглядываю в шкаф. Все вещи аккуратно висят на плечиках. Корзина для белья пуста — значит, Ева уже выстирала простыни.

Когда я поселилась у Евы, то провела много времени в этой комнате — точнее сказать, в этом шкафу. Тетя, возможно, считала подобное поведение странным, но ни словом не обмолвилась. Ева не моя кровная родственница, она вторая жена моего дедушки, то есть вообще мне не родня. И тем не менее она понимает меня как мать — в отличие от Мэй.