Читающая кружево - [32]

Я не в силах читать этот дневник. Слишком больно. Вместе с «Руководством» Евы и семейной Библией я кладу его среди остальных вещей, которые заберу с собой уходя, — подушкой для плетения кружев, картиной Линдли и банкой «трудного чая».

Когда наконец приходит женщина-риелтор, то приводит с собой инспектора.

— Просто чтобы удостовериться, что в доме нас не поджидают сюрпризы, — говорит она.

На заднем сиденье машины я замечаю табличку: «Продается».

— Мне не нужна табличка, — бормочу я.

— Гораздо проще продать дом, если выставить во дворе табличку.

— И тем не менее… — произношу я голосом Евы.

Риелтор ничего не замечает. Она пожимает плечами и оставляет табличку в машине. Инспектор обходит дом по периметру, разглядывая его со всех сторон.

Пять минут обмена любезностями. Риелтор говорит, что страшно жаль продавать такой дом, ведь новый хозяин наверняка пустит жильцов. Потом, побоявшись лишить себя выгодной сделки, женщина добавляет:

— Но я бы не стала переезжать сюда из солнечной Калифорнии.

Инспектор вытаскивает из фургона стремянку и несет к дому, перешагивая через клумбы.

— Сад прекрасен, — говорит риелтор. — Кто-нибудь наверняка клюнет. — Она делает себе пометку, как и насчет других деталей. Например, насчет шиферной крыши. — Сколько в доме спален?

— Не знаю. Десять, двенадцать. Некоторые Ева использовала не по назначению.

— А гардеробных?

Понятия не имею.

— Мы считаем спальни по количеству гардеробных.

— Э…

— Просто примите к сведению.

Вслед за ней я иду по дому. Она заглядывает в каждый чулан и пишет в клеточке напротив слова «спальни» цифру «семь». Риелтор проверяет карнизы и шкафы, но не решается заглядывать в ящики.

Должно быть, я морщусь.

— Это непросто, — соглашается риелтор, — когда дело касается человека, которого вы любили.

Инспектор обнаруживает воду в подвале. Всего лишь небольшая лужица в винном погребе, рядом со стеной, на которой Ева развешивала сухие цветы. Он изучает лужицу и спрашивает, откуда она взялась. Смотрит на винные бутылки — может быть, одна из них разбита? Ничего не обнаружив, инспектор поворачивается ко мне.

— Этажом выше есть раковина?

— Нет, — говорю я.

— Не думаю, впрочем, что это серьезно. Просто что-то пролили.

Риелтор берет сухой букет лаванды, нюхает и кривится, будто ей подсунули тухлый сыр.

— Господи, кто же сушит цветы в подвале? — спрашивает она. — Выкиньте их — и не будет никаких проблем. Они все заплесневели.

Мне тоже кажется странным, что Ева сушила цветы в подвале, но у нее повсюду висели букетики, головками вниз, так что, может быть, просто закончилось место наверху. Или раньше в погребе было сухо.

— Я выброшу, — обещаю я, и риелтор улыбается. Гримаса отвращения исчезает с ее лица. — Надо записать, иначе скорее всего забуду. Что-нибудь еще? — спрашивает она у инспектора.

— Кое-где надо заменить стекла. Но вообще дом в неплохом состоянии, учитывая возраст.

— Что может быть лучше? — Риелтор поворачивается ко мне. — Хотела бы я услышать от кого-нибудь такой комплимент…

Я пытаюсь улыбнуться.

— Есть мебель на продажу? Или вино?

Инспектор решает, что ему пора удалиться.

— Не знаю. Не думала об этом…

— Наверняка вам понадобится оценщик. У вас тут есть милые вещицы… — Она дает мне телефон антикварного магазина. — А у нас в офисе есть человек, который хорошо разбирается в винах. Я имею в виду, коллекционирует их. Ну и пьет, конечно.

Я провожаю ее до калитки. Пионы поникли на жаре. Вряд ли кто-нибудь поливал цветы после смерти Евы. Удивительно, что они еще не завяли. Вернувшись в дом, нахожу телефон Энн Чейз и звоню.

— Привет, Таунер, — говорит она. — Я ждала твоего звонка. — Энн говорит низким, зловещим голосом. Прежде чем я успеваю испугаться, она смеется. — Шучу. Ничего я не ждала. Просто у меня определитель номера.

Я слышу голоса в трубке.

— Тебе неудобно разговаривать?

— Сейчас туристический сезон. Мне постоянно будет некогда, пока не закончится Хэллоуин, а до него еще несколько месяцев. Но все равно звони, не стесняйся… Как дела?

— У меня кое-что есть для тебя.

— Звучит интригующе.

— Я могу заглянуть.

— Я заходила к тебе утром, чтобы посмотреть, не нужна ли помощь в саду. Но похоже, ты все еще живешь по калифорнийскому времени.

— Да, наверное.

— Я полила пионы.

— А я и не слышала. Спасибо.

— Им нужно больше воды. Чтобы почва пропиталась.

Слышу, как гремит старомодный кассовый аппарат, когда Энн пробивает чек.

— Поливай все цветы, — продолжает она. — Но только вечером, иначе листья сгорят. Солнце превращает капли воды в линзы. Я зайду завтра утром, и мы подумаем об остальном.

— Спасибо.

— Никаких проблем. Как у тебя дела, не считая сада?

— Нормально.

— Рада слышать. Иногда «нормально» — это очень хорошо.

Не знаю, что сказать.

— Заходи в магазин, если угодно. Ну или увидимся завтра.

Я понимаю, что страшно хочу есть. В доме ни крошки.

Нужно сходить в магазин, но сначала надо одеться. Чистой одежды у меня нет. После операции мне нельзя носить чемоданы, поэтому я привезла с собой только подушку для кружевоплетения. Заглядываю в шкаф, но старые вещи никуда не годятся. Я надеваю джинсы, которые мы с Линдли обесцветили однажды летом, и перетягиваю их пестрым поясом с надписью «Вулфборо, Нью-Гемпшир». Потом ищу в шкафу туфли и рубашку с короткими рукавами.