Читайте старые книги. Книга 2 - [22]
В этом-то и заключается главный недостаток книгопечатания: оно безвольно и бездумно, оно подчиняется, не рассуждая, и распространяет как хорошее, так и дурное; оно сделало доступнее некоторые духовные радости, но оно же породило тысячи заблуждений и безумств; оно запечатлело плоды бессонных ночей мудреца, но, поскольку люди здравомыслящие всегда пребывают в меньшинстве, оно же разожгло в толпе неугасимое пламя смуты; оно ускорило развитие цивилизации, но тем самым привело ее к варварству — так сильная доза опиума придает человеку силы, которые оказываются для него гибельными.
Но если даже книгопечатание и благоприятствовало развитию литературы, то уж благополучию людей образованных оно никак не способствовало. Продажные писаки так расплодились, что опорочили само искусство писать. Древние чтили безупречный слог, который Поп именует шедевром природы, как святыню. Теперь литература превратилась в ремесло. В древности талантливый сочинитель пользовался почетом, сегодня считается, что литераторами становятся лишь от безделья, нищеты да из желания смешать с грязью врагов. Быть может, кто-нибудь и подаст мудрецу или гению кусок хлеба, но о почете нечего и думать. Нынче Цицерон не дождался бы от сограждан титула ”отец отечества”>{124}, а Петрарка — триумфа на Капитолии. При одной мысли о рекламной шумихе, не имеющей ничего общего со славой, самые вдохновенные души леденеют от ужаса. Музы — женщины и хотят любить своих избранников втайне.
Конечно, я сказал далеко не все, но и сказанного достаточно. То, что вы именуете прогрессом современного общества, отнюдь не мешает возвращению к варварству. Вы были варварами и останетесь ими, более того, вы превзойдете в варварстве своих предшественников, и время это уже не за горами; от прежних варваров вас будет отличать только одно — вы будете клясться цивилизацией и совершенствованием, а в устах варваров это звучит смешно. Не спорю, вы сорвали часть покровов с лика целомудренной Исиды>{125}: для этого потребны лишь ненасытное любопытство да безграничное тщеславие — два свойства, которые присущи нашей эпохе, как никакой другой. Что же до непроницаемой завесы, которой природа испокон веков скрывает свои тайны от взоров смертных, то их вам сорвать не дано. Вот единственная истина, которая вам доступна и которую вам дозволено познать во всей ее глубине: вы умрете и вместе с вами умрут все ваши установления.
Итак, сколько бы ни утверждали обратное, книгопечатание само по себе бессильно изменить что бы то ни было и не может спасти славу от забвения, а цивилизацию от варваров. С какой радостью я признал бы за ним эту способность, которую, к сожалению, приходится считать такой же выдумкой, как колдовские чары Медеи, источник вечной молодости, любезный сердцу поэтов, или раствор хлористого золота, прославляемый алхимиками. Никогда не понимал я противоестественной досады неблагодарных детей, оскорбляющих свою кормилицу, — хотя сам я и не принадлежу к числу ее любимцев. Я рад был бы пользоваться ее чудесными дарами, если бы не предчувствие всемирной катастрофы, которая очень скоро и очень надолго погрузит эти дары, равно как и все человеческое общество, в глубокую тьму. Не моя вина, что размышления о будущем народов подобны пещере Трофония>{126}, откуда все выходили с опечаленными лицами, и что, стоя на краю пропасти, я не могу не восклицать вместе с древними мудрецами:
О переплетном искусстве во Франции в XIX столетии
Перевод О. Гринберг
Если мой читатель не любит жару, давку, докучливых промышленников, не пожалевших денег на то, чтобы выставить свои изделия на образцовой ярмарке, на чудовищном базаре, и наперебой зазывающих покупателей, я спешу его успокоить. Я не стану знакомить его с ”выставкой промышленных товаров”>{127}. На такой выставке я был бы для него никуда не годным проводником; надеюсь, он поверит мне на слово, — ведь литературным поденщикам, к числу коих принадлежу и я, нет смысла хулить свой товар. Все дело в том, что я ничего не смыслю в промышленности и счастлив, что Бог дал мне родиться в эпоху, когда промышленникам уже почти нечего изобретать. От меня им было бы мало проку.
Наслаждаясь по утрам пением жаворонка, я всегда с тревогой вспоминаю о ловушках, расставленных ему птицеловом, и особенно о тех коварных стеклышках, которые обманывают бедную птичку, являя ее глазам многократное отражение солнца. Нежный, прелестный жаворонок, воспетый Ронсаром>{128} в непревзойденных стихах, дивная птица, созданная природой для того, чтобы вечно парить в небе, и не умеющая, в отличие от прочих пернатых, вить гнезда среди древесной листвы, как радостно и свободно протекала бы твоя жизнь, исполненная гармонии и пронизанная светом, если бы разум человеческий сохранил свою исконную детскую доброту и не поднялся на недоступную мне высоту! Живое и милое создание, как счастлив был бы ты в своем полевом гнездышке, если бы тебе некого было бояться, кроме коршунов!
