Читая «Лолиту» в Тегеране - [126]
– Что ж, тут я тебе не советчик, – сказала я. Я потянулась через стол, хотела коснуться ее руки и утешить ее, но не смогла. Не осмелилась. Она казалась такой далекой и глубоко ушла в себя. – Я всегда буду рядом и поддержу тебя, но если ты просишь моего совета, я не могу тебе помочь – ты должна сама найти ответ. – Просто радуйся, взмолилась я про себя. Разве можно влюбиться и не позволять себе хоть немного порадоваться?
Молодого человека Нассрин звали Рамин. Я несколько раз его видела – в первый раз на презентации моей книги о Набокове. Он был магистром философии и преподавал в университете на полставки. Они с Нассрин познакомились на конференции; он выступал с докладом, и после конференции они разговорились. Мне хотелось спросить, была ли это любовь с первого взгляда, сколько времени прошло, прежде чем они признались друг другу в своих чувствах. Целовались ли они? Мне хотелось выяснить все эти подробности, но я, разумеется, спрашивать не стала.
Когда мы выходили из кафе, Нассрин неуверенно произнесла: а вы согласитесь сходить с нами на концерт? Какой концерт, спросила я? Выступают студенты Рамина. Мы можем достать билеты для вас и вашей семьи.
12
«Концерт» надо было бы поставить в кавычки: в Иране подобные культурные мероприятия являлись пародией на настоящие концерты и проходили или на дому, или в культурном центре, недавно построенном муниципалитетом на юге Тегерана. Концерты были предметом ожесточенных споров: их проводили с соблюдением многочисленных ограничений, но несмотря на это, в правительстве многие считали их порочной практикой. За ними пристально следили и разрешали выступать в основном самодеятельным коллективам вроде того, который мы пришли послушать тем вечером. Но зал всегда был полон, билеты распроданы, а сам концерт неизменно начинался с опозданием.
Биджан не хотел идти. Он предпочитал слушать хорошую музыку дома в уютной и приватной обстановке, а не мучить слух посредственными живыми выступлениями, которые неизменно сопровождались длинными речами и оскорблениями в адрес пришедших. Но в конце концов дети заразили его своим энтузиазмом, да и я его уговорила. После революции почти все публичные мероприятия – кино, концерты, дружеские посиделки в кафе и ресторанах – переместились в дома и квартиры. Выбираться из дома было приятно всегда, даже на такие несуразные мероприятия.
Мы встретились у входа. Нассрин нервничала, а Рамин стеснялся. Он был высоким и худощавым, на вид тридцати с небольшим лет, похож на вечного студента-аспиранта: красивый начитанный мальчик. Я помнила его уверенным и разговорчивым, но сейчас, когда его представили нам в новой роли, он словно лишился своего обычного красноречия и желания говорить. Я поблагодарила его за приглашение, и мы встали в длинную очередь, состоявшую в основном из молодых мужчин и женщин. Нассрин занялась детьми, а я внезапно оробела и стала расспрашивать Рамина о его занятиях. Лишь Биджан не ощущал неловкости момента. Он пожертвовал своим комфортом, покинув свой уютный дом в будний вечер, и не считал себя обязанным общаться.
Когда мы наконец вошли в зал, там было полно людей: они сидели в проходах на полу и стояли, прижавшись к стене. Мы были почетными гостями, нам достались билеты во втором ряду и сидячие места. Концерт начался с опозданием. Нас поприветствовал мужчина, который добрых пятнадцать-двадцать минут оскорблял собравшихся, заявляя, что руководство культурного центра не намерено развлекать «богатых империалистов», зараженных упаднической западной культурой. Это вызвало улыбку на лицах зрителей, которые тем вечером пришли послушать песни группы «Джипси кингз»[102]. Выступавший также предупредил, что если кто-либо из собравшихся будет вести себя «не по-мусульмански», их выставят из зала. Он напомнил женщинам о необходимости соблюдать правила ношения платка.
Очень трудно описать, что творилось на этом концерте. Группа, состоявшая из четырех молодых иранцев – ни одного профессионального музыканта среди них не было – развлекала нас каверами хитов «Джипси кингз». Вот только петь было запрещено; можно было только играть на музыкальных инструментах. Нельзя было также демонстрировать энтузиазм по поводу происходящего – мусульманам не подобало проявлять эмоции. Сидя там, в набитом битком зрительном зале, я решила, что смогу воспринимать все происходящее как развлечение, только если представлю себя сторонним наблюдателем, пришедшим сюда не веселиться, а писать репортаж о том, как выглядит культурный досуг в Исламской Республике Иран.
Но несмотря на эти ограничения и качество выступления, нигде в мире наши молодые музыканты не нашли бы столь восприимчивую аудиторию, которая прощала им все их огрехи и была так благодарна возможности послушать их музыку. Когда зрители, особенно молодые и необязательно богатые, начинали двигаться или хлопать в ладоши, двое мужчин в костюмах, стоявшие по обе стороны от сцены, подавали им знак – мол, прекращайте хлопать, подпевать и танцевать под музыку. Даже когда мы пытались просто слушать музыку и не думать об этих акробатах, они умудрялись маячить у нас перед глазами и всегда были начеку, в любой момент готовые сорваться с места и вмешаться. Как всегда, мы были виноваты.
