Чистое золото - [5]

Выстрел утром далеко слышен. Слышит его и бабка Арина у себя в Белом Логу. Она доит корову и гадает, не внук ли стрелял. И Павлик приходит к ней мокрый, иззябший, веселый. Он отдает бабушке двух уток, а сам укладывается спать и просыпается, когда солнце стоит уже высоко, а на столе его ждут зажаренные утки.

Тоня сама не участвовала в охоте, но всегда с нетерпением ждала Павлика и жадно спрашивала его обо всем, что он видел.

Весною Ион и мальчик делали из старого патрона и деревяшки свисток и уходили в лес приманивать бурундуков. Лиловые пушистые анемоны качались среди невысокой еще травы. Светлые, собранные маленькими веерами листики смородины назойливо лезли в глаза. Бурундук откликался на свист и проворно прибегал, посвистывая сам. И всякий раз Павлика поражало простодушное любопытство рыженького зверька с черными полосками на спине. Ион уверял, что бурундука погладил медведь и от его когтей остались эти полоски… Уже поняв, что подруги здесь нет, зверек не уходил. Он влезал на дерево и сидел неподвижно, глядя на людей. Он не трогался с места и когда Ион накидывал на него волосяную петлю, прикрепленную к длинной палке. Иногда петля задевала толстую щеку бурундука, но и это не спугивало его. Рывок… Петля затягивалась, и через минуту Ион вынимал из нее неподвижную тушку.

Эту охоту Павлик скоро разлюбил. Доверчивые бурундуки чуть ли не сами лезли в петлю. Мальчик жалел их.

Ион водил его на тетеревиный ток, и Павлик любовался пляской краснобровых косачей рано поутру, когда они чуфыкают среди тяжелых, мокрых ветвей и клочьев уползающего тумана.

Старый хакас научил мальчика устраивать солонцы для горных козлов. Павлику было четырнадцать лет, когда он сам насыпал соли на голую землю и начал ждать первого дождя, который смоет следы человека и растворит соль.

После сильного ночного ливня мальчик и старик засели в скрадку, недалеко от солонца. Скрадок было две. В зависимости от направления ветра надо было переползать то в одну, то в другую. Ветер должен идти от зверя к человеку, и если ветер менялся, человек тоже менял убежище. Их донимали комары, но закурить трубку, чтобы отогнать их дымом, Ион не мог: лесные животные издали чуют табачный дым.

Рявканье козла сначала доносилось издали. Потом наступила долгая тишина. И неожиданно козел вышел из чащи. Он долго стоял неподвижно, приподняв голову, и «выслушивал». Прозрачные золотые глаза его были тверды и спокойны. Ему казалось, что опасаться нечего.

Он начал лизать соль, увлекся, перестал поднимать голову и слушать. Павлик, не дыша ждавший своей минуты, выстрелил, но в ту же секунду прозвучал и выстрел Иона. Старик уверял, что козла убил Павел, но торжество мальчика было неполным: втайне он не был уверен, что именно его пуля сразила козла. А еще через год, осенью, во время «рева» маралов[3] Павел упросил Иона попробовать в тайге маралью дудку.

— Зачем тебе? Ведь маралов бить нельзя. Запрещено, — говорил старик. — Дудка-то у меня давным-давно без дела лежит…

— Поглядеть на них охота, Ион!..

Протяжный, «задушевный», как говорил старый охотник, рев маралов несся по утрам из глубины тайги. Мальчик жадно прислушивался к этим звукам, то жалобным, то торжествующим.

Маралы отвечали призывам дудки, но сами не показывались, и Павел уже потерял надежду увидеть их. Наконец однажды, пробираясь с Ионом по глубокому узкому распадку, он услышал над собой треск сучьев, поднял голову и увидел марала. Зверь стоял на заросшей кустарником скале. Бока его вздымались. Мощные рога были откинуты на спину.

— Эх! — восхищенно прошептал Павел.

Марал на миг задержался на скале и метнулся в чащу, а на скале зашевелилось что — то мохнатое и огромное. Едва успев сообразить, что это медведь, Павел выстрелил. Зверь вздрогнул, заревел и сделал несколько шагов к краю скалы, пробуя спуститься. Павлик выстрелил еще и еще раз. Медведь упал.

Но когда молодой охотник, не помня себя, взлетел на скалу, животное поднялось и двинулось к нему. Ион снизу, со дна распадка, прицелился и почувствовал, как дрогнула его всегда уверенная рука.

Но у медведя не хватило силы. Он был трижды ранен. Огромная туша рухнула на землю.

В тот вечер старик пришел к Дарье Ивановне, поклонился ей и подал большой туес с медом:

— Охотник у тебя вырос, Дарья. Поздравлять я пришел. Будем чай пить!

Если в тайге и на реке Павел чувствовал себя как дома, то в школе верховодила Тоня. Она всегда первая читала интересные книги, зачастую объясняла другу уроки.

Училась она легко. Радость узнавания нового окрыляла Тоню все годы школьной жизни. Но в раннем возрасте бывали у нее дни, когда уроки не шли в голову. В таком настроении она могла весь вечер просидеть за «посторонней», как говорил отец, книгой или проболтать с подругой и только утром наспех просмотреть заданное. На уроках Тоня становилась рассеянной и озерной, а дома держалась очень независимо, словно пытаясь отстоять свою незаконную свободу.

— Антонина опять дурит! — с тревогой замечал отец, ревниво следивший за успехами дочери.

— Пусть немножко разомнется… — тихо отвечала мать. — Совесть у нее есть. Побегает да опять за книжки сядет.