Чистое золото - [111]

Вчера приехала Надежда Георгиевна. Новикова ходила к ней вечером, звала с собой Тоню, но нужно было идти в молодежное общежитие. Беседа о задачах новой пятилетки прошла очень живо. Довольная, Тоня, выйдя из барака, отправилась к Стеше Сухих. На суровый вопрос, можно ли с ней поговорить, Стеша добродушно спросила:

— А о чем?

— Об отъезде вашем.

— Да я не еду, — улыбнулась Стеша. — Правильно ты тогда сказала — нехорошо сейчас прииск бросать. Я первого сентября за назначением иду.

— Молодец! — с облегчением сказала Тоня. — А Марья как? На своем стоит?

— Нет, и Маню уговорили. Я да мама ее. Поворчала, а потом смирилась. Говорит: «Пусть Антонина не думает, что она одна за прииск душой болеет».

«Нет, Степанида славная, — подумала Тоня, вспомнив этот разговор. — Да и Марья, в конце концов. Но что же отец не встает? Ведь уже пробило семь».

Тоня тихонько оделась и вышла в кухню:

— Мама, отец не проспит?

— А где он, отец-то? — ответила Варвара Степановна, вытирая запачканные углем руки (она ставила самовар). — Уехал отец.

— Как! Куда уехал? — Тоня села на лавку, растерянно глядя на мать.

— На курорт! — Варвара Степановна в сердцах нахлобучила на самовар трубу. — Путевку полуторамесячную получил в Курагаш.

Отец уехал и не простился с ней! Тоне стало нестерпимо обидно.

— А… а что же мне не сказала? — спросила она и тут же вспомнила, что вчера вернулась поздно, когда мать уже спала; дверь открыла Новикова в наспех накинутом халате и сейчас же ушла к себе.

— Не сказала? — недовольно переспросила мать. — А ты спроси, сама я знала что-нибудь?.. То и досадно, что ни собрать его путем, ни подорожников напечь не пришлось. Втихую и комиссию врачебную прошел и путевку взял. Говорил, что неожиданно как-то решили. Сейчас, мол, самое удобное время: к концу года работы будет побольше — не уедешь…

«Слобожанин, что ли, постарался?» — подумала Тоня.

Ей сразу показалось, что дома стало пусто без отца.

После завтрака она вышла на улицу. Неторопливая осень торжественно справляла свой приход. Сдержанное, но ясное тепло одевало землю. Вершины гольцов еще не успели освободиться от тумана, а небо, налитое густой, ровной синевой, было ясно. В палисадниках тяжелые ржавые кисти рябин свешивались над оградами, а в горах мягко желтели лиственницы. Хорошо там сейчас! Под ногами скользко от осыпавшейся хвои, с тощих кустов бересклета свисают яркие серьги, похожие на полузакрытые птичьи глазки. Там сильнее чувствуется тонкий осенний холодок, от которого на губах остается горчинка, отчетливо видны уходящие вдаль цепи гор и глубокие затененные лога.

Тоня одиноко брела по поселку и у школы остановилась. Над воротами висели хвойные гирлянды, образующие надпись: «Добро пожаловать!», а во дворе было пестро от красных галстуков, белых блузок и цветных, еще не обмявшихся рубашек.

Зрелище это глубоко взволновало Тоню. Первый раз она видела школьный сбор со стороны, стоя за оградой, не участвуя в нем сама. Сколько ребят, и какие они после летнего отдыха здоровые и крепкие! Все переговариваются, бегают, смеются. Торжественность встречи с новым учебным годом чувствуется и в радостных, преувеличенно шумных приветствиях и в серьезности старшеклассников. Многие из них только вчера вернулись из колхозов, где работали летом. Во дворе и родители. Они пришли с детьми, впервые вступившими на этот широкий двор.

«И сам новый учебный год, конечно, где-то здесь, — решила Тоня. — Он потихоньку знакомится с ребятами и думает: «Этот будет хорошо учиться. У него такие быстрые, любопытные глаза… А этот — озорной, непоседа. Пожалуй, станет мешать товарищам на уроках… А вот совсем маленькая девочка, задумчивая, светлоголовая… Кто знает, может быть она станет великим ученым…»

Тоня вздрогнула, услышав пронзительный голос Степы Моргунова:

— Тоня! Тебя Надежда Георгиевна в окно видит и велит подойти!

Тоня подбежала к окну.

Сабурова в отлично разглаженной белой блузке, заколотой у ворота брошкой из зеленоватой яшмы, казалась помолодевшей и бодрой. Теплый загар покрыл ее спокойное лицо; пушистые волосы серебрились на солнце. В раме окна, окруженная растениями, что украшали все подоконники школы, она была, как подумалось Тоне, удивительно под стать и ясному утру и осторожному осеннему теплу.

Поймав беспокойный взгляд своей ученицы, Надежда Георгиевна улыбнулась:

— Все уже знаю, Тоня. Знаю и понимаю. Поговорим об этом позднее, а сейчас хочу попросить тебя пойти в сад — там Петр Петрович с юннатами яблони подвязывает, поторопи их. И вместе с ними приходи сюда.

Тоня побежала в сад. Юннаты заканчивали работу.

Завуч встретил Тоню без удивления — видимо, тоже знал, что она не уехала. Он крепко пожал ей руку и сказал:

— Как считаете, Тоня, перезимует наш фруктовый сад?

Тоня оглядела крохотные яблоньки. Нашла свою, посаженную весной, и порадовалась, что в школьном саду вырастает дерево, посаженное ее руками.

«Да, не так-то просто их от наших морозов уберечь! — подумала она, но, взглянув на меднокрасное лицо Петра Петровича, на суетившихся ребят, решила: — Уберегут! Ни одному деревцу не дадут пропасть!».

— Еще крепче за зиму станут! — сказала она уверенно. — Идемте, Петр Петрович, вас ждут.