Чистая вода - [2]

Вдруг под штевень лодки вплыло что-то темное, и водолазы перестали выбирать трос. Оборвали разговор. Один, вскрикнув, бухнулся на дно, другой отвернулся.

Юн вскочил на ноги, схватил ружье, приник к прицелу и увидел, что темное пятно напоминает человека. В голове стало тихо, совсем тихо. Юн осел на землю, прямо в кусты, буйно разросшиеся на месте бывшего пола. Он слышал шум воды в горах, тихий шелест ветра в листве берез, видел огромный купол неба, чайку вдалеке над морем, горы – и все равно не мог осознать, что все это происходит с ним наяву.

Спустя какое-то время он поднялся на ноги. Водолазы тоже. Они стояли в лодке и тихо переговаривались. В воде под ними колыхалось что-то, похожее на белое тело; виднелись рука, пальцы и темная шевелящаяся масса, волосы, должно быть.

Юн нервно хихикнул, потряс головой, поморгал, но картина не изменилась.

Водолазы перешли от слов к делу: один стал осторожно выбирать трос, второй втащил на борт мешок с песком, служивший грузилом для трубы. Описав широкую дугу вокруг тела, они подцепили багром старый крепеж, отсекли оба конца от бухты троса, обвязали ими мешок с песком, затянули узел и сбросили все это в воду – ему было видно каждое их движение. Пятно под штевнем пропало.

Тишина над озером сгустилась. Водолазы сидели в лодке и курили. Потом погребли дальше, как будто ничего не случилось.

По лужам и мокрой траве Юн ужом проскользнул на задворки разрушенного хутора. Прополз по камням, крадучись поднялся выше, в березняк – и скрылся из поля зрения водолазов.

Домчался до дома. Его записка по-прежнему лежала на кухонном столе, никто ее не прочитал. Слюна во рту отдавала соленым железом, одежда воняла потом и болотом. Всю дорогу у него было дело – надо было бежать. Теперь он стоял неподвижно, зато внутри все клокотало.

– Даже сейчас тебя дома нет, – с упреком сказал он в камеру. – Какая же ты сестра, если вечно занята, где-то пропадаешь?

Юн отшвырнул гусей, ружье и стал бегать кругами перед мертвым объективом. Он плакал, выл от страха и отчаяния – кто-то преследует его. Пометавшись так с полчаса, Юн рухнул на стул и провалился в сон, но через минуту снова вскочил, стал раздеваться.

Он посмотрелся в зеркало, потом поглядел в окно – день был чудесный, похоже, один из лучших дней этой осени, – на гусей, на застывшую на разделочном столе кровь, на новое ружье, видеокамеру… Да, здесь его дом – что с Элизабет, что без нее. И тут все как всегда. Все спокойно. Можно ложиться спать.

И когда поздним утром отворилась входная дверь, он был далеко. Ни ее шагов по коридору, ни шороха, когда она снимала и вешала пальто, ни приглушенного шума, пока проверяла огонь в печи и нашаривала под скамьей тапочки, ни шарканья войлочных подошв по ступеням, ни, наконец, тихого скрипа двери в ее комнату – ничего этого он не слышал.

2

Она сидела на краю кровати, когда Юн открыл глаза. Низкое солнце светило в окно, выходящее на юг: день клонился к вечеру.

– Пора вставать, так ты до ночи проспишь, – по-матерински сказала она. – И что ты делаешь в моей постели, кстати говоря?

Он оглядел комнату, потом пристально посмотрел на сестру, проверяя, не заметит ли в ней снова перемен. С Элизабет это вечная история, она как ртуть, с детства такая непостоянная – куда ветер дунет, туда и она. Теперь ей за тридцать, за ней не поспеть, тем более ему. Он и сам не меняется, и в жизни его ничего не переиначивается, и любит он то же. что любил всегда, и бережет свою любовь.

– Ты кричал, – сказала она. – Кошмары снились?

– Да…

Он не помнил точно.

Губы у нее припухли, глаза блестели, щеки пылали, все как обычно после ночи с Хансом. Волосы у Элизабет всегда были длинные, она их заплетает в косы, складывает узлом под шапкой или оборачивает полотенцем. Сейчас она расчесала их, и они лежали на ее круглых плечах, словно пышные сугробы. В свете солнца волосы напоминали нимб, и она была похожа на ангела. Ну почему ей любой ценой надо сбежать с острова? Почему она не может, как их родители, дед и бабушка и сам он, Юн, успокоить свое сердце здесь?

– Слышала: нам теперь не надо уезжать. – сказал он, – в поселок водопровод ведут.

–– Водой сыт не будешь, – усмехнулась она.

Юн напомнил ей, как горячо и она, и Ханс, и другие учителя ратовали за водопровод, как отстаивали его в газетных дебатах, бушевавших последние несколько лет.

– Нельзя же понимать все так буквально, –ответила сестра. –А ты забыл, какой жуткий холод был зимой? Ледник просто, сколько мы ни топили. Дом слишком старый, щелястый, не утеплен толком…

Юн попробовал было завести привычный спор о ремонте дома, но Элизабет оборвала его: мол, это стоит целое состояние. К тому же скоро тут ни одной живой души не останется, добавила она. Живые души – это ее уехавшие друзья-приятели, коллеги, чиновники из администрации, побросавшие и школу, и дома, купленные в кредит.

– Мы здесь живем, – сказал он.

– Не накручивай себя. До переезда еще три месяца, за это время ты передумаешь. Уверяю, тебе в городе понравится. Там будет гораздо лучше, чем здесь.

В это Юн не верил. Он бывал в городе – там чудовищно.

– Вот увидишь, я правду говорю. Ой, какие гуси роскошные! Ты их на озере настрелял? А помнишь, мы там в детстве на коньках катались?