— Ты это, раньше времени-то себе всё не представляй. На самом деле не так оно и жутко, если настроиться. И не думай, я такой же был в первый раз. Боялся, и мутило меня.
Я точно не справлюсь.
— Справишься, — дед будто услышал, — я же справился, и даже отец твой справился. Ты, главное, должен сосредоточиться на том, что ты людей спасаешь, что это во благо, для прекращения смертей среди тех, кто тебе родня и кто тебе друзья.
Он снова разлил вино — я даже не заметил, когда допил свой бокал.
— И я ещё раз хочу тебе сказать: если ты всё-таки решишься остаться в Алунте, если будешь тут жрецом — не забывай: она жрецам здоровье поправляет и бережёт. Полтораста лет жизни, и учти, у тебя волосы снова вырастут и зубы! — Он оттянул нижнюю губу и показал свои, белейшие, крепчайшие, вовсе не старческие — смерть стоматологам. Я машинально потрогал свою правую верхнюю четверку, на корне которой набухала киста — такая же, как те, из-за которых я два зуба уже потерял.
— Полтораста лет! — Дед водил пальцем перед своим носом. — И всё это время — здоровым! И больше сотни лет — с бабами!
— Погоди, — я уловил некие противоречия в том, что дед рассказывал, — она же не терпит, чтобы семя доставалось не ей?
— Так она же спит по двадцать лет. А когда спит, ей всё равно. Триандесы-жрецы все женатые были всегда, и я тоже. Потом, когда овдовел, стал себе баб на стороне искать, не постоянных, чтобы в дела не лезли. Жена-то тоже чистой крови была, когда стало надо, я ей всё объяснил. Она мне много помогала, хорошая была женщина, святая.
И жена — святая женщина, и Господа он поминал — и ламии служит?
— Дед, а как же ты к Господу обращаешься?
Он усмехнулся:
— Ну, в церковь ходить, попам деньги давать, обряды соблюдать — надо обязательно. Да и не пересекается это никак с нею. Мы сотни лет ей служим — и в церковь ходим регулярно. И Бог нас ни разу не наказывал. Я так думаю, они в разных мирах с ним живут.
— Полтораста лет? Значит, ты себе еще десяток всего отвёл?
— А ты как думал? Вечных нет, не бывает, разве что только она. Как жрец мужскую силу теряет окончательно, он потом стареть начинает, как все. Только легче это у нас, жрецы и в старости здоровьем лучше обычных людей.
Дед ещё глотнул вина и махнул мне:
— Ну ты иди, думай, готовься. Завтра чуть свет учить тебя начну, времени мало у нас. Да, и не забывай: я не шутил, я тебя, если останешься, главой семьи сделаю, официально, как положено. И всё имущество на тебя перепишу. Там много, ты удивишься, насколько много. Им управлять надо, вкладывать умно. Сейчас столько всего нового: компьютеры эти ваши, планшеты, интернет, биткойны дурацкие… Меня этому не учили, а сейчас я уж и не освою. А ты умный, образование получил отличное, в технике всякой разбираешься, вон, патенты у тебя… Найдёшь, куда свободные деньги пристроить, что им в банке попусту лежать… Ну всё, иди, устал я.
И я пошёл.
Поднимаясь по лестнице, я так и не мог принять решение — что же мне делать. Собственно, вариантов у меня вовсе не было…
Но, с другой стороны, еще больше ста лет жизни при идеальном здоровье… и если в семье действительно есть хорошие свободные деньги — я давно уже придумал, что стоило бы сделать с инвестициями, за которыми не стоит чужой финансовый капитал…
