Числа Харона - [73]

Адвокат повторил замысловатые словесные выкрутасы, уверяя, что осознает, какое это мучительное унижение для любого мужчины. Кроме того, он понимает, в каком свете такой позорный поступок показывает его клиента. Однако, работая non sordidi lucri causa, sed ut veritas magis propagetur[80], он настойчиво просит признаться, что свидетель стал объектом ужасного надругательства. Попельский второй раз категорически отрицал. Для завсегдатаев судебных залов (в том числе и для особы, что пишет эти слова) было очевидным, что стратегия адвоката заключается в формировании убеждения, будто униженный Попельский мог подстроить то, что произошло в доме Буйко, так, чтобы это бросило подозрение на его обидчика и таким образом отомстить.

— Итак, уважаемые присяжные, — сделал вывод пан меценас, — свидетель отрицает факт, который могли бы подтвердить российские товарищи обвиняемого. Однако они, по странному стечению обстоятельств, были очень быстро депортированы. Отмечу, что такая процедура обычно длится по меньшей мере полгода. На этот раз важные свидетели обвинения были выдворены из страны за три месяца! Сообщаю суду, ваша честь, также информацию личного характера, которая четко демонстрирует, что дружеские связи Эдварда Попельского помогли провести процедуру депортации чрезвычайно быстро! В ответе на мой запрос указано, что приказ о выдворении отдал начальник Политического подразделения Отдела общественной безопасности Воеводского управления, бывший комиссар полиции, пан Францишек Пирожек, друг Вильгельма Зарембы, гимназического товарища Эдварда Попельского! Кроме того, в этом деле исчезает еще один важный для защиты свидетель, панна Рената Шперлинг. Эта пани составляла объект любовного соперничества между обвиняемым и свидетелем. Что может быть более естественным для влюбленного мужчины, чем с помощью Фемиды избавиться от ненавистного противника, известного насильника, которому чрезвычайно легко приписать любое преступление, тем более политически мотивированное убийство Буйко, который разрушил этому сопернику карьеру?

Потом адвокат благодаря ловко поставленным вопросом заставил свидетеля, несмотря на заметное сопротивление последнего, признаться в том, что, лишившись работы в полиции, он бедствовал. Обращал внимание на неудачные попытки улучшить собственное существование чтением лекций в университете. Обрисовав послеполицейскую жизнь Попельского в самых черных тонах, он снова спросил свидетеля, правда ли, что, поймав убийцу Буйка, тот получил бы возможность вернуться на работу в полицию.

— Это неправда.

— Разве у вас не было об этом устной договоренности с самим воеводским комендантом?

Удар, казалось, был меткий, потому Попельский чуть побледнел. Но быстро взял себя в руки.

— О возвращении в полицию можно было бы говорить, если бы я помог решить дело убийства Любы Байдиковой и Лии Кох. Немало указывает на то, что Леон Буйко убил их обоих. В этом я убедился в результате самостоятельного расследования, которое сначала вел more linguistico et mathematico[81], a позже полицейскими методами. Я дошел до убийцы, однако мне не удалось добиться у него признания во время первой встречи. Во второй раз я посетил уже покойника. У меня есть доказательства того, что убийцей обеих женщин был Леон Буйко. Если бы это подтвердилось во время следствия и Буйко попал на скамью подсудимых, я действительно вернулся бы на работу в полиции. Зато разоблачение виновника убийства Леона Буйко ничего бы не изменило, поскольку меня нанимали в связи с другим делом. Подчеркиваю, что меня до сих пор не восстановили на работе в полиции, поскольку нынешний процесс не завершился. Итак, дело Бекерского ни на что существенно не повлияло.

— Но дело Бекерского связано с делом Буйко, разве нет?

— Действительно, они тесно связаны между собой, однако для моего возвращения в полицию разоблачение убийцы Буйко не имеет ни малейшего значения.

— Вы же не будете отрицать, что убийство Буйко вам помогло. Ведь Буйко не признался ни в убийстве Байдиковой, ни Кох, поэтому теперь вы можете всю вину возложить на покойника, у которого нет возможности защитить себя. Таким образом, убийство Буйко облегчило вам жизнь, не так ли, пан Попельский? — Детектив сидел, задумавшись. — Вы не ответили на мой вопрос!

— Действительно, со смертью Буйко исчезла необходимость в определенных процессуальных действиях…

— То есть это облегчило вам жизнь?

— В этом смысле да.

Бехтольд-Сморавинский облегченно вздохнул и громко обратил внимание присутствующих на три мотива, которыми мог руководствоваться Попельский.

— Месть за поругание, — ораторствовал он, устремив на Попельского холеный палец, — о чем этот честолюбивый человек предпочитает промолчать, желание избавиться от соперника и сделать карьеру — вот, ваша честь, три мотива пана Попельского, которых ему достаточно, чтобы обвинить моего клиента! Неужели этого мало?

— А где подтверждение моих махинаций, которые якобы могли облегчить мне жизнь? — не оставался в долгу свидетель, которому судья сделал за это строгое замечание.

Адвокат не сдавался. Приведя доказательства того, что несколько лет назад, находясь на полицейских занятиях для офицеров, Попельский окончил курс быстрой машинописи, пан меценас предположил, что письмо в «Новый век» подготовил не Буйко, а детектив. Об этом могло свидетельствовать о том, что письмо с уведомлением о еврейском происхождении графини было написано без ошибок, тогда как Буйко свои работы печатал ужасно небрежно и много слов зачеркивал буквой «X».