Числа Харона - [10]

— Дорогая моя, пожалуйста, всем нашим ученикам скажи только одно, — медленно произнес Эдвард, решительно вглядываясь в ее большие глаза, — чтобы они пользовались мылом и зубным порошком.

V

Начальнику Следственного отдела Иерониму Коцовскому доверенный сыщик давно уже доложил, что подчиненные называют его Подарком столицы. Свое прозвище Коцовский воспринял с удивительным спокойствием, понимая, что во Львове он человек чужой, к тому же из Варшавы, а потому не может рассчитывать на слишком теплый прием. Львовяне отличались непонятной ему галицкой, почти столичной самовлюбленностью, однако, к счастью, относились к чужакам не с ожесточенной ненавистью, а с неким снисходительным пониманием. Это проявлялось не в пренебрежении или агрессии, а скорее в том, что каждого «нельвовского парня» они принимали высокомерно, постоянно объясняя при этом: «А у нас во Львове…».

Если Коцовский мог сделать вид, что не замечает львовского патриотизма, то никак не мог согласиться, чтобы он повлиял на его профессиональные обязанности. А именно это и произошло, когда он впервые появился на новом рабочем месте. Только ступив на порог бывшей австрийской жандармерии, подинспектор встретил своего первого доносчика. К новому начальнику подошел некий работник, покорно поклонился и прошептал на ухо, что будущие подчиненные надеялись увидеть на этой должности не его, а кого-то из них. Потом Коцовский услышал фамилию соперника и сразу возненавидел его.

Человека с этой фамилией не было среди тех, кто сейчас наполнял кабинет начальника ароматным дымом хорошего табака. Присутствующие как раз выслушали, как аспирант Вильгельм Заремба своим громким голосом прочитал рапорт с места преступления, и смотрели на серый конверт с надписью «Многоуважаемому пану начальнику Иерониму Коцовскому», который подинспектор демонстративно положил посреди стола.

— Ладно, спасибо пану аспиранту Зарембе, — адресат письма почесал ладонь. — Прежде чем мы откроем этот конверт, — сменил он тему разговора и подвинул конверт по столу, при этом многозначительно взглянув на Ивана Пидгирного, — мы попросим пана доктора поделиться своими важными наблюдениями.

— Что ж, господа, — отозвался Пидгирный, которого нисколько не поразила вежливость начальника, — начнем с идентификации погибшей. Убитую звали Люба Байдикова, возраст — шестьдесят лет, вероисповедание римско-католическое, жила на Левандовке по улице Шевченко. Я знал ее лично, поскольку она была моей пациенткой, когда я практиковал как врач-венеролог. Итак, Люба Байдикова занималась гаданием, и вспоминаю, что виновником своей болезни назвала одного из клиентов. Я все это хорошо помню, ведь не каждый день к тебе обращается пациентка-гадалка. Пани Байдикова гадала по картам, видела будущее в стеклянном шаре, а самое интересное то, что она составляла даже гороскопы…

Медик остановился, чтобы закурить сигарету, и уставился в начальницкий диплом, который свидетельствовал, что его владелец занял первое место в стрелковом конкурсе для высших чиновников полиции, который состоялся в Сарнах ровно год назад.

— А почему вы сказали, что ее астрологическая деятельность — это самое интересное? — спросил аспирант Валериан Грабский, полицейский, который походил на аккуратного, честного и находчивого чиновника. — Гадалка — это гадалка, какая разница, она гадает по картам или на кофейной гуще… Почему астрология — это что-то необычное?

— Вы немного ошибаетесь, пан аспирант, — вмешался старший сержант Герман Кацнельсон, чей острый язык и изысканность напоминали Коцовскому ненавистного ему человека. — Работа астролога заключается прежде всего в выполнении сложных вычислений. Чтобы этим заниматься, мало стеклянного шара, черного кота на подоконнике и нескольких рюмок, выпитых для красноречия.

— Вы правы, — кивнул Пидгирный. — Люба Байдикова составляла сложные гороскопы…

— Так, может, в конверте лежит гороскоп? — Кацнельсон не удержался и взглянул на стол.

— Где ваша терпеливость, сержант, — казалось, что Коцовский вот-вот хлопнет подчиненного по рукам. — Сейчас мы познакомимся с его содержимым.

— Отвечаю на вопрос аспиранта Грабского, — продолжал Пидгирный. — Как я уже сказал, астрологическая деятельность убитой действительно была очень интересной, потому что у нас такое ассоциируется с чем-то… как бы это выразиться… с изысканностью, респектабельностью. Астрологи живут и принимают клиентов в хороших районах, их кабинеты украшают произведения искусства, книги…

— Разное случается, — рассмеялся Заремба. — Помните, господа, дело некоего профессора Марини? Он оказался мошенником, самым обыкновенным гебесом[18], который занимался прорицанием в сарае. Посмотрим, может, в конверте тоже дела каких прорицателей… А может, самой убитой…

— Не отвлекайтесь! — прикрикнул на него Коцовский. — И выслушайте доктора Пидгирного. Напоминаю, если кто не знает: наше совещание — это инструктаж в деле следствия, а не болтовня или воспоминания о вашем славном прошлом! И чего это вас так интересует содержимое конверта? Вы мне напоминаете мальчишек в кабаре!

— Люба Байдик, — доктор поставил ударение на последний слог фамилии, — не была ни изысканной, ни респектабельной особой. Это была грязная, запущенная и больная женщина. Кроме астмы и диабета, как показало мое вскрытие, она страдала от двух еще более опасных болезней. Первая — цирроз печени. Этот орган был у нее увеличенный, твердый и усеян узелками, типичный