Чины и деньги - [6]

Я ждал ее сестры с возрастающим беспрерывно нетерпением.

Не раз случалось мне быть свидетелем, когда Клирмова говорила о своей дочери, "княгине Софье", и я сообразил (по важности, с которою ее имя пришивалось ко всем событиям, ко всем разговорам), что она играет значительную роль в семье. Я был очень любопытен видеть эту "княгиню Софью", от которой отчасти зависела судьба моя. Она приехала наконец, и я нашел в ней разительнейшую противоположность Вере. Холодная и молчаливая, кроткая и рассудительная, Софья обдумывала каждое слово, каждое движение. Она оказалась отжившей и безучастной, когда все жило и волновалось вокруг ее. Привычная задумчивость оставалась в ней последствием какого-то горя. Она никогда не говорила о себе, но нужны ли были ей жалобы, чтобы ее понимали? Кто бы не угадал, что она не наделена счастьем? Отсутствие всякой одушевленности и какое-то сокрушение во всех телодвижениях, даже в самом голосе ее - все в ней выражало душу убитую и совершенную ничтожность воли, слишком много раз, слишком жестоко преломленной. Немногими годами была она старее своей сестры, но опередила ее целою молодостью, целым цветом жизни. Она была добра и ласкова ко всем, но любила ли она кого? Бог весть!

Однако сестры были дружны, и княгиня с нежною снисходительностью приняла признание дрожащей Веры. Но когда я стал объяснять свое положение, свои надежды, когда я стал просить ее. ходатайства пред родными, княгиня приметно испугалась.

- Послушайте, - сказала она, - Вера вложила в мое сердце искреннее уважение к вам, и я - видит бог - от души желаю вам обоим счастья, но я боюсь предвещать вам его. Есть неодолимое препятствие, о котором никто из вас не подумал:

вы не богаты, вы не в чинах, monsieur Свирский. Я знаю батюшку и матушку; знаю их мнение о браке; они никогда не примут вашего предложения, хотя бы это стоило жизни вашей Вере. Они захотят ее пристроить так, как и меня, по своим расчетам. Не могу роптать на свою участь: князь - человек добрый и почтенный, я уважаю его; но когда меня сговорили, я в глаза его не видывала, я никогда не слыхала о нем. Он всего один только раз был в нашем доме, на большом бале, где заметил меня, когда я проходила мимо стола, за которым он играл в вист. Судите, каково было мне выходить замуж, не знавши за кого? Хорошо, что слепой выбор пал на князя, что мне не довелось проклинать мое супружество, но могло быть иначе, и тогда мои родители... Но ведь им нет дела до счастья нашего! Они ищут одной знатности, одной мишуры... Бедная Вера!

В эту минуту равнодушная княгиня одушевилась воспоминанием собственной скорби; что-то похожее на негодование отразилось на ее лице. Но следующее мгновение истребило в ней последние признаки чувства, и она снова сидела предо мной с обычным холодом своим. Несчастная! может быть, мое участие к ней было живее ее собственных сожалений...

Быстро исчезли все мои надежды; подобно мыльному пузырю, они лопнули при одном слове княгини! Все. преграды, все невозможности предстали моему воображению, и я едва не лишился рассудка при убийственной мысли, что Вера может не быть моею!

Объяснение планов и видов Клирмовых не подавало мне возможности ожидать их одобрения моему искательству. Я содрогнулся пред тайнами семейного быта, наружность которого, полная блеска и веселья, обещала так много согласия, так много радостей! Я остолбенел пред этим себялюбием, продающим на вес золота и счастье и жизнь своих детей! Конечно, княгиня не раз говорила и рассуждала с Верою о всех подробностях нашего положения, потому что Вера ознакомилась с мыслью о будущности и более не отказывалась вникнуть со мною в мои надежды, в мои намерения. Лишь только она узнала, какие причины могут навеки разлучить нас, все благородство ее души открылось в мужестве и твердости, с которыми она спешила успокоить меня. Произвольно и настойчиво захотела она, чтобы прежде всего взаимные обеты укрепили своею святостью нашу любовь. Она требовала моего слова и заставила меня принять свое; она поклялась мне, что ничто в мире не разрушит нашей связи! Тщетно старался я представить ей неосторожность подобных обещаний; тщетно уклонялся я пред ответственностью - ввести дочь в неповиновение родителям; ее воля была обдуманна, непреклонна - я уступил, убедясь, что с характером Веры, с ее душою, она должна остаться победительницей в борьбе любви с расчетами.

Она еще не совсем верила, чтобы Клирмовы отвергли меня за один недостаток богатства; она не умела растолковать себе расчет и честолюбие, полагаясь на привязанность родных к себе. Она хотела, чтобы я объяснился не сам, а через княгиню Софью. Мне самому было душно и тягостно в ложном, неопределенном положении нашем, и я горел нетерпением решительно узнать, до какой степени я мог надеяться. Мы просили княгиню быть посредницею моего сватовства. Она отказалась, боясь гнева Клирмовых. Но сердце ли ее было втайне вооружено против расчета, горький ли отзыв былого внушил ей сочувствие к нам, она наконец дала нам слово выведать от матери, как бы я был принят в случае предложения. Более этого не внушил ей ничего нрав робкий и характер недеятельный.