«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время) - [20]
Думаем, что подобное представление о биликах позволит примирить и некое несоответствие между завещанием Чингис-хана не нарушать Великой Ясы и бурной законодательной деятельностью его потомков, уже довольно скоро весьма существенно преобразившей правовую систему, созданную основателем Монгольской империи. Конкретные законы и указы могли изменяться и отменяться последующими правителями. Так, например, монгольский хан Мунке после вступления на престол отменил все прежде действовавшие ханские ярлыки, начиная с изданных Чингис-ханом и издал вместо них новые[197]. Но базовые принципы законности и правопорядка, основанные на знании Чингизидами биликов — правовых идей и принципов, сформулированных их родоначальником, оставались незыблемыми, что и позволяет говорить о непрерывности «чингизидского» права, действовавшего в течение веков в Монгольской империи и государствах — её преемниках вплоть до рубежа XIX–XX вв. Вероятно, именно этим стоит объяснить и то, что изречения Чингис-хана включались даже в монгольские исторические произведения XVII–XIX вв., которые в целом составлялись в соответствии с канонами китайской имперской или тибетской буддийской историографии — хотя в ряде случаев им придавалось «буддийское содержание»[198].
В заключение считаем целесообразным обратиться к ещё одному моменту, касающемуся биликов. Е. И. Кычанов правильно обращает внимание на оговорку Рашид ад-Дина о том, что даже те фрагменты, которые персидский историк приводит в качестве биликов, получены из разных источников или представляют эпизоды из жизни Чингис-хана, а не его непосредственные высказывания[199]. Известно, что при каждом монгольском правителе был специальный писец-битикчи, который ежедневно записывал изречения своего патрона, вероятно, стараясь придать им вид рифмованной прозы, звучащей «складно и со скрытым смыслом»[200]. Неслучайно Рашид ад-Дин завершает каждый раздел, посвящённый каждому владетельному потомку Чингис-хана, подразделом о его наставлениях, назиданиях и приговорах (нередко также обозначающихся термином «билик»). При этом в текст «Сборника летописей» включены лишь такие высказывания Угедэя[201], тогда как соответствующие подразделы, касающиеся Джучи, Чагатая, Мунке, Хубилая, Тэмура, отсутствуют[202]. Как нам представляется, такие «пробелы» неслучайны и связаны с тем, что впоследствии высказывания потомков Чингис-хана могли быть приписаны ему самому, чтобы придать им большую силу и значение — точно так же, как в Великую Ясу Чингис-хана были «вписаны» правовые нормы, создаваемые на самом деле его потомками, как мы отмечали выше. Это также свидетельствует в пользу того, что целью биликов было обеспечение принципов незыблемости имперского правопорядка, ассоциировавшегося именно с деятельностью Чингис-хана: если бы аналогичные билики составлялись и сохранялись его потомками и от его потомков, неизбежно стали бы возникать проблемы коллизий, правовых конфликтов и т. д., и о единой системе Великой Ясы пришлось бы забыть. А благодаря биликам Чингис-хана это правовое единство сохранялось — по крайней мере, формально и в имперскую эпоху.
Таким образом, можно согласиться с мнением Е. И. Кычанова относительно того, что билики отражали созидательную, а не разрушительную деятельность Чингис-хана[203]. Можно даже в какой-то мере считать их «памятником правовой (или даже „философско-правовой“) мысли». Однако не следует поддаваться искушению и включать их в число непосредственно действовавших правовых предписаний, поскольку это приведёт к превратному представлению о системе источников «чингизова права». Вместе с тем отрицание правового значения биликов, в свою очередь, может привести к формированию «упрощённого» представления об этом праве как лишённом какой бы то ни было теоретической и идеологической базы, которая фактически была представлена именно биликами Чингис-хана и недошедшими до нас аналогичными высказываниями и суждениями его потомков.
§ 6. Рецепция иностранного права в монгольской империи, золотой орде и других государствах Чингизидов XIII–XV вв
При изучении правовых аспектов истории Монгольской империи и чингизидских государств имперского типа исследователи чаще всего стремились ответить на вопрос, было ли «имперское» право обычным правом древних тюрко-монгольских племён, адаптированным к новым условиям, или же являлось оригинально созданным в результате правотворческой деятельности монгольских ханов и их соратников. Однако внимание специалистов практически не привлекал вопрос о рецепции (заимствовании) правового опыта иностранных государств в монгольском праве, а между тем заимствования иностранных норм составляли существенную часть права Монгольской империи и выделившихся из неё впоследствии государств. Ниже мы намерены проанализировать причины и порядок рецепции норм и принципов иностранного права в Монгольской империи и государствах Чингизидов XIII–XV вв.
Безусловно, процесс заимствований иностранного права был не спонтанным и не стихийным, а осуществлялся при возникновении соответствующих социально-политических условий. Эти условия можно свести к трём основным группам.
