Чингисхан - [105]

Написанные на стенах фрески рассказывали о славных днях правления Чингиса и очень сильно напоминали модные модели 1930-х годов — все изысканно, элегантно, и материя ниспадает красивыми складками, ничто не портит совершенства, мужчины и женщины воплощение счастья. Вот Чингис восседает над всей своей единой империей, там Хубилай дает титул основателя династии своему деду, который смотрит на него с Голубого Неба, а по бокам у него драконы. Певцы никогда не были так счастливы петь, девушки никогда не испытывали такой гордости, поднося шелковые шарфы. Иностранцы не могут дождаться момента, когда они смогут поднести свои дары и товары, потому что Чингис был человеком, который соединял Восток с Западом и поощрял обмен искусством, ученостью, обеспечивал благополучие всех и каждого.

И ни одного трупа.

Десять лет храм все с большим успехом выполнял отведенную ему роль и в 1960-е годы пользовался небывалым престижем. В 1962 году Монголия объявила 800-летие рождения Чингиса и наметила провести пышное празднование. В самой Монголии это обернулось катастрофой. Монголия была советским сателлитом. Для русских Чингисхан был агрессором, уничтожителем культуры. Празднование внезапно прекратилось, его вдохновители оказались в опале. Но что касается Китая, то там очень хорошо представляли себе, какие выгоды может принести культ Чингисхана, и в том же году в Ограде Господина собрали небывалое количество людей. В проведенной с небывалым размахом праздничной церемонии, которая прекрасно соответствовала официальной линии властей, приняли участие 30 000 людей, в основном монголов. При условии твердой поддержки партии со стороны монголов Внутренняя Монголия будет прочным бастионом в борьбе с надвигающейся через Гоби советской угрозой.

Но когда в 1967 году Мао развернул культурную революцию, Чингис вдруг впал в немилость. Не должно быть никаких сопоставлений с прошлым, новый герой собирался начать эру, которая затмит Чингиса. «Герой! — писал Мао в издевательском стихотворении. — Тот, кем Небо гордится не одно поколение! Что знал он, кроме охоты с беркутом». Вместе с культурной революцией Мао запустил волну ксенофобии. На монгольской земле монголы стали жертвами кампании, а главным объектом нападок стала Народно-революционная партия Внутренней Монголии, которую обвиняли в том, что она хочет полной независимости для Внутренней Монголии и ставит долговременную цель воссоединения с самой Монголией и будто бы создания новой Монгольской империи. Теперь массы должны объединиться против угрозы пан-монголизма.

Для монголов настали трудные времена, как вспоминал Джоригт. Его отец работал чиновником в одном маленьком городке, и эта работа позволила семье перебраться из степной юрты в городской дом. Потом пришло время, когда его арестовали.

— За то, что он был чиновником?

— Из-за того, что он был монголом!

— С ним плохо обращались?

— Конечно, плохо! Он мог ходить, но руки были перебиты. И у него на теле поставили клеймо. Он был «собакой», потому что был образованным, и, если я говорил об этом, меня называли «молодой собакой». Мы должны были стать «красными», а не «белыми», т. е. образованными. — Он задумался, охваченный воспоминаниями. — Это долгая история, столько опасного произошло.

— Что запомнилось сильнее всего?

— Слишком многое сильно вспоминается! Давайте не будем об этом говорить.

Главным символом монгольского националиста и монгольского религиозного чувства был, естественно, Мавзолей, но в глазах деятелей культурной революции он был символом реакционных устремлений, центром, порождающим предательство, штабом панмонгольских заговорщиков. В 1968 году хунвейбины разнесли Мавзолей и уничтожили все, что имело какую-то ценность: Лук, Колчан, Чудодейственное Молочное Ведро, знамена, юрты — не осталось ничего.

Все эти предметы обладали определенной ценностью, некоторым было сто, а некоторым, возможно, и несколько сот лет. Но с их уничтожением появилась соблазнительная мысль, что что-нибудь все же могло относиться и к более ранним временам, может быть, даже к временам Чингисхана. Начуг, руководитель Института исследований Чингисхана при Мавзолее, определенно уверен, что так оно и было. Как, например, быть с содержимым серебряного гроба, о котором Латтимору говорили, что в нем якобы находится тело Чингиса или его пепел? Ну, что вам сказать, Начуг не знает о теле. Как там могло быть тело, если его погребли в степи и место помнила только верблюдиха? Все, что ему известно, — это то, что, возможно, оно хранит «последнее дыхание Господина».

— Вы имеете в виду — просто… — Я не решался произнести это слово. — Просто воздух?

— Нет-нет. В ящике находился клок шерсти белого верблюда. И эта шерсть хранила последний вздох Чингисхана.

Я ничего не понимал. Все это пока звучало как волнение воздуха.

— Видите ли, на шерсти было немного крови.

Как-то само собой получилось, что к 1960-м годам легенда о теле развеялась, оставив после себя только легкий след. Пятнышко крови на пряди верблюжьей шерсти, которым пользовались как ватой, чтобы вытирать царские губы.

— Там еще была пуповина. Вот что было в гробе, которому мы здесь поклонялись.