Чей ты, малыш? - [3]

мире – как и верили, что такие места полнятся призраками. В последние месяцы

роддом был именно таким. Находясь здесь, Евгений словно смотрел фотографии

незнакомых людей, на которых ему было плевать. Но снова и снова листал альбом

из приличия, с резиновой улыбкой слушая восторженные комментарии к каждому

фотоснимку. А когда дело доходило до детских фотографий, ему хотелось кричать.

Как бы он ни старался, он не мог затереть память того жаркого дня. Когда

спустился в пойму и нашел их там – ее, с дырой вместо живота, и ребенка, растоптанного в пыли.

Евгений поставил бутылку обратно на газетную вырезку, а потом сдвинул ее

в сторону, так чтобы было видно малыша. Обтер губы и подумал, что это не его

сын.

«Что ты носишься с этой вырезкой, думаешь, это что-то изменит?!»

Это был их последний разговор с Яном. Они собирали его вещи, и газетный

снимок вылетел из нагрудного кармана Евгения, когда тот нагнулся, чтобы

застегнуть чемодан.

«Мертвые должны жить в прошлом. Так сказала бабушка!»

«Ну да… — ответил он своему сыну и сунул снимок обратно в карман. –

Тогда почему сама не оставит мертвецов в покое?»

Ян зло посмотрел на него, но больше не проронил ни слова. А через полчаса

его забрала Анина сестра — ему, действительно, лучше было пожить с ней. Для

двенадцати лет слишком тяжелое испытание — видеть, как спивается твой отец.

Евгений покосился на газетную вырезку:

— Ты не мой сын.

Он снова потянулся к бутылке, но вздрогнул от телефонного звонка. Домой в

шесть утра ему могли звонить только с работы.

Он обернулся: телефон стоял на тумбочке в темной прихожей. Старый

дисковый рудимент, чудом избежавший свалки. Как-то Аня сравнила его с

домашним котом — с тех пор Евгений так его и воспринимал.

Он тихо подошел к телефону и положил на него руку в надежде, что кот

успокоится. Но тот все не унимался.

— Чертовы кретины! — он снял трубку. — Алло?!

На противоположном конце провода что-то гудело и щелкало.

— Алло? Кто это? Говорите, ну! Алло?!

Он со злостью бросил трубку на рычаг, но не успел развернуться, как

телефон зазвонил вновь.

— Алло?!

И в этот раз ему закричали в ответ:

— Госпооооди, Женяяя, пожалуйста. Помоги нам!!!

Руку как обожгло – он отбросил трубку в сторону и отшатнулся от телефона.

Это была она, ее голос. Ее крик. Но как такое могло случиться, откуда она могла

звонить?

Опомнившись, Евгений упал на колени и схватил трубку обеими руками.

— Аня?! Аня, где ты?! Скажи мне, где ты, и я найду тебя!

Он стоял на четвереньках в темной прихожей – язычник, молящий каменного

идола о чуде — и бормотал в пыльную мембрану пустые слова. Знал, что его

никто не услышит – из динамика неслись прерывистые гудки — но не мог

заставить себя подняться и вернуть трубку на место. Понимал, что, если это

произойдет, все случившееся покажется ему миражом, приступом внезапного сна

или белой горячки. Поэтому так и уснул на полу, в обнимку с телефоном. А когда

проснулся – за окнами снова была ночь. В квартире стоял ужасный холод, и

Евгения трясло так, что стучали зубы. Кое-как поднявшись, на ощупь, он

проковылял до кровати и залез под одеяло с головой. Поворочался, но почти сразу

затих. Прислушался. В комнате кто-то был, осторожно ступал по скрипучему полу.

Словно обшаривал все углы – искал Евгения. А потом половицы скрипнули у

самой кровати, и на миг в квартире воцарилась полная тишина. Евгений замер и

почувствовал, как приподнимается край одеяла. И сразу же ощутил ледяные руки

на своей спине – они провели ему по лопаткам и скользнули на грудь. То, что

оказалось с ним в кровати, прижалось к нему всем телом, и он услышал шепот:

— Тебе так холодно, родной. Я согрею тебя. Согрею…

Это был голос погибшей жены, но, услышав его, Евгению захотелось

кричать. Однако вместо этого он попытался развернуться к ней лицом, выпутаться

из осминожьих объятий. Она схватила его крепче и прижалась холодными губами

к затылку:

— Ты только не смотри на меня, родной. Не надо… — прошептала она. –

Просто вспомни, как сильно я любила…

В дверь застучали, и Евгений услышал голос своей матери. Сумасшедшая,

она кричала что-то и молотила по деревянной обшивке кулаками.

— Не впускай ее… — зашептали ему на ухо мертвые губы, – не впускай эту

сумасшедшую блядь!

В ужасе Евгений схватился за одеяло и сбросил его с себя.

В кровати он был один.

— Женя, ты там?! Открой мне, сынок! – продолжала упрашивать мать. Как-то

она уже заявлялась к нему такой – возбужденной, с горящими глазами. Колотила в

дверь и кричала что-то насчет своих вещих снов, а время на часах близилось к

полуночи.

— Мама… — процедил он сквозь зубы и, все еще холодный от кошмарного

сна, поплелся открывать.

Она выглядела всклокоченной. Похожей на оголтелую птицу, перепутавшую

день с ночью. На улице еще вчера выпал первый снег, а она приперлась к нему в

тонком халате, накинутом поверх ночнушки, и в летних туфлях. Евгений напоил ее

горячим чаем и, пока она пила из глубокой кружки, наблюдал за ней. Подглядывал