Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - [35]

Изредка попадались лишь солдаты местного гарнизона. Это были местные уроженцы, негры французского Конго, великаны, как на подбор, прекрасно сложенные экземпляры чернокожей человеческой породы, одетые к тому же в очень живописную форму. Особенно живописен был головной убор – небольшая красная феска с огромной голубой кистью, ловко сидящая на крупной курчавой голове. По-видимому, французы комплектуют гарнизоны своих экваториальных колоний исключительно солдатами-туземцами, так как в Libreville’е я не видел ни одного белого солдата или матроса. В реке против городка стояла французская канонерская лодка «Alcion» постройки времен Очакова и покорения Крыма. Проходя мимо нее, мы обратили внимания на ее матросов; это было прелюбопытное зрелище: белые пятна матросских рубах и штанов и в них черные как сажа лица, руки и ноги.

Блуждая по городу безо всякой цели, мы набрели на казарму местного гарнизона. У открытых ворот ходил мерными шагами огромный черный часовой, державший на плече допотопное ружье. И бы нисколько не удивился, если бы мне сказали, что во французском гарнизоне Libreville’я, во время посещения его русской эскадрой, употреблялась еще команда «скуси патрон!». С этим ружьем как нельзя лучше гармонировали небольшие медные пушчонки, стоявшие во дворе казармы, которые, без сомнения, являлись ровесницами упомянутой уже канонерской лодки «Alcion». Кто-то мне говорил, что французы умышленно вооружают свои колониальные войска допотопным оружием, чтобы в случае мятежа не встретить серьезного врага в лице своих же войск. Да и то сказать: куда как было бы страшно, если бы эти гиганты-негры, превратившись в один прекрасный день из покорных подданных во взбунтовавшихся рабов, были бы вооружены пулеметами и скорострельными и дальнобойными винтовками! Да и не одни только французы грешили и грешат страхом перед своими колониальными подданными. Одни только, кажется, русские цари не боялись вооружать своих иноплеменных подданных современным оружием и в сформированные из них части назначать своих же офицеров-единоплеменников!

Перед съездом нашим на берег нас предупредили, чтобы мы не вздумали предпринимать прогулок в глубь страны и вообще удаляться от города, говоря, что таково желание посетившего нашего адмирала местного французского губернатора, предупреждавшего, что туземцы не прочь полакомиться человечиной и что будто бы даже незадолго до нашего прихода было съедено четыре немца с одного из германских пароходов, отправившихся на охоту на слонов и превратившихся в дичь для каннибалов-негров.

Крошечный городок Libreville, конечно, не ожидал такого единовременного наплыва знатных иностранцев. Нагуляв продолжительной прогулкой аппетит, я и два моих компаньона – мичман Сакеллари и еще один офицер с транспорта «Анадырь», – предвкушая удовольствие знатно позавтракать на берегу, принялись стучаться в имевшиеся в городе немногочисленные рестораны и гостиницы, получая всюду один и тот же ответ: в ресторане нет ничего, ибо все уже съедено ранее нас пришедшими нашими же соотечественниками. Мы уже начали приходить в отчаяние при мысли, что придется проголодать до самого возвращения на корабль, когда, наконец, нас впустили в жалкий и грязный ресторанчик, где в единственной и небольшой комнате было поставлено несколько столиков, между которыми сновали жирный бородатый француз-хозяин и мальчишка-негр. Все столики, кроме одного в дальнем углу комнаты, были заняты насыщавшимися русскими офицерами; в ресторане стоял гул русской речи.

Заняв единственный свободный столик, нам удалось перехватить пробегавшего мимо француза-хозяина и попросить его дать нам позавтракать. Мальчишка-негр положил на скатерть три ломтя черствого хлеба и перед каждым из нас поставил по пустой тарелке, вид которых заставил никогда неунывающего и жизнерадостного Сакеллари произнести самым серьезным тоном:

– Не смущайтесь, господа: здесь, в Libreville’е, тарелки, по-видимому, моются не руками, а ногами; советую вам поэтому последовать моему примеру.

С этими словами он вынул свой носовой платок и принялся усиленно тереть свою тарелку, которая после долгой и упорной работы стала превращаться из матовой в блестящую. Мы последовали его примеру и по окончании этой работы принялись терпеливо ждать. После нескольких напоминаний хозяину о своем присутствии он удосужился наконец обратить на нас внимание и что-то свирепо крикнул своему черному помощнику, после чего на нашем столе появилось первое блюдо. В глубокой тарелке, наполненной до краев какой-то густой, жирной, неопределенного цвета жидкостью, плавало несколько кусочков какого-то тела: это не было мясом, не было это и рыбой, еще меньше походило на зелень. Для этого тела как нельзя больше подходило определение – «черт знает, что такое!». Мы долго с любопытством рассматривали это блюдо, не решаясь до него дотронуться и делая самые фантастические предположения. Сакеллари клятвенно заверял нас, что это ни что иное, как тело боа-констриктора. Нам снова удалось подозвать хозяина, который на этот раз подбежал к нам с самой любезной улыбкой, но на все наши уговоры и мольбы сказать нам откровенно, что это такое, он неизменно лишь повторял: