Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - [34]

Трудно даже сказать, что было тяжелее: погрузка ли угля на рейде с транспорта на броненосец, или же перегрузка его из палуб в угольные ямы на походе? Единственное преимущество последней перед первой заключалось в отсутствии спешки и лихорадочной быстроты. Но условия работы были неизмеримо хуже. На походе, в открытом море, благодаря зыби, порты и иллюминаторы были большею частью наглухо задраены, и работать приходилось в такой температуре и дышать таким воздухом, что работу эту в больших дозах мог выносить только безгранично выносливый и здоровый русский матрос. Эта каторга не могла не отражаться и на настроении людей, ибо мы отдыхали лишь короткими урывками. Ведь, кроме вахт и неотложных работ с углем, шли в свою очередь и столь необходимые нам ученья, главным образом – артиллерийские. Наши команды, в смысле подготовки, оставляли желать много лучшего. Большинство команд Второй эскадры составляли ничему не успевшие научиться новобранцы и запасные матросы, основательно позабывшие старую учебу.

В обычное, т. е. мирное, время военные корабли русского флота во время плавания в тропиках придерживались в распределении судового дня так называемого тропического расписания. В отличие от обыденного корабельного расписания, в тропиках судовой рабочий день начинался раньше, но в самое жаркое время дня все работы, кроме самых неотложных, прекращались и команда отдыхала. На нашей эскадре о такой роскоши мы не смели и мечтать, и хотя судовой рабочий день и начинался ранее обычных 8 часов утра, об отдыхе в самые жаркие часы дня не было даже и речи. Злые мичманские языки не без остроумия говорили, что у нас вступило в силу и приобрело права гражданства «полярно-тропическое расписание».

По причине пониженного вследствие физической усталости настроения, на нашем корабле не было организовано традиционного у моряков празднования перехода через экватор. К тому же с экватором у нас вышло небольшое недоразумение. Я уже упомянул о том, что река Габун впадает в океан всего в нескольких милях севернее экватора, и случаю было угодно, чтобы сильное попутное течение за последнее, перед приходом на якорное место, суточное плавание, отнесло нас на несколько миль к югу. Подойдя к берегу, мы не попали куда следует и, не очень доверяя морским картам этих мало посещаемых судами мест, адмирал послал для опознания берегов имевшийся при нашей эскадре небольшой буксирный пароход «Русь», который в скором времени известил нас, что устье реки находится в стольких-то милях к северу. Прикинув полученные данные на карту, наш штурман поздравил нас с совершенным уже переходом через экватор, ибо наше действительное место оказалось к югу от него.

Это открытие значительно успокоило недовольство тех из нашей молодежи, которые особенно огорчались, что на нашем корабле не выполнена одна из самых старых и обязательных морских традиций. Действительно, с неожиданным для нас переходом экватора исключалась главная и основная часть церемонии, которая заключается в обязательном купании всех новичков, т. е. переходящих экватор впервые в своей жизни. Таким образом, если бы у нас и был организован этот праздник, то купать бы уже было некого, ибо каждый из нас уже дважды пересек эту заветную линию, – адмирал, получив донесение «Руси», вновь повернул на север и повел эскадру к устью реки Габун, где нас уже ожидали наши угольщики-немцы.

В Габуне нас ждал приятный сюрприз: адмирал разрешил уволить часть экипажей на берег, и в числе этих счастливцев оказался и я.

В назначенный час мы должны были прибыть на пароход «Русь», который должен были войти в реку и высадить нас в городке Libreville. Процедура превращения военного костюма в штатский была несложна: с белого кителя снимались погоны и прочие знаки отличий, если таковые имелись, а форменные металлические пуговицы заменялись перламутровыми; белые брюки не требовали никаких изменений; что же касается головного убора, то вопрос разрешался чрезвычайно просто – заменой фуражки тропическим шлемом, которым каждый офицер запасся еще в Дакаре у приезжавших на корабль торговцев после того, как было получено разрешение носить и на корабле при форме, вместо фуражек, более защищающие от палящих лучей тропического солнца шлемы. После этих несложных замен оставалось только взять в руки тросточку, которая на нашем корабле почему-то именовалось по-немецки – «шпацирштоком», для того, чтобы более штатского вида нельзя было бы даже и требовать. К назначенному часу крошечная кают-компания и палуба «Руси» заполнилась веселой и оживленной толпой офицеров со всех кораблей эскадры, после чего пароход снялся с якоря и пошел в реку.

Красота и роскошь тропической природы много раз были описаны до меня и, вне всякого сомнения, будут описаны и после. Поэтому я со спокойной совестью опускаю здесь описание этих чудес в решете, хотя более «тропического» места, чем Libreville, лежащего буквально в двух шагах от экватора, нельзя было бы и желать.

Полноту ощущений и радость очутиться на берегу после более двухмесячного пребывания в стальной коробке корабля сильно умеряла нестерпимая жара, ибо мы проводили на берегу самое жаркое время дня, обязанные до захода солнца вернуться по своим кораблям. Маленький городок Libreville сам по себе не представлял ничего интересного. Местного населения мы почти не видели, встречая на каждом шагу – на улицах ли, в магазинах, на почте, в ресторане, всюду, куда мы только не заглядывали, – лишь своих же офицеров и матросов с эскадры, слонявшихся с красными, потными лицами по небольшому городку. Получалось впечатление, точно жители Libreville’я временно куда-то выехали, предоставив свой городок в полное распоряжение заморских северных гостей, оставив лишь самый необходимый персонал для их обслуживания в магазинах и ресторанах. Секрет, конечно, заключался в том, что в эти часы нестерпимого пекла африканцы благоразумно укрывались в прохладе своих домов, предоставив северным варварам слоняться по раскаленным улицам сколько их душе угодно.