Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - [31]

– Да-с, государь мой, отличнейшие люди…

Я пожал протянутую мне руку и молча смотрел на него удивленными глазами, ничего не понимая.

Видя на моем лице явно выраженное удивление, он счел, по-видимому, нужным разъяснить, в чем дело, потому что продолжал.

– Я говорю про вас, государь мой, про гардемарин, что вы – отличнейшие люди! Когда я узнал, что наш крейсер назначается для плавания с гардемаринами, то в первое время даже испугался. Это еще, думаю, что за люди такие? А вдруг какая-нибудь сволочь? И оказалось – ничего подобного! Отличнейшие, прекраснейшие люди, государь мой!.. – дядя Ваня еще раз крепко пожал мою руку и вновь зашагал, как ни в чем не бывало, по баку, пыхтя папиросой.

Чтобы сценка эта стала понятной читателю, я должен разъяснить, что лейтенант Нелидов попал во флот не из Морского корпуса, которого он совершенно не знал. Окончив Царскосельский Императорский лицей, он поступил в юнкера флота и по экзамену произведен был в офицеры. После этого почти вся служба его протекала в Тихом океане, и с морскими кадетами и гардемаринами он впервые познакомился близко, плавая на крейсере «Адмирал Корнилов». По-видимому, мы действительно произвели на него самое отрадное впечатление, потому что обрели в нем верного заступника, союзника и друга.

Дядя Ваня сильно грешил по части спиртного. Во флоте пользовалась заслуженной славой знаменитая нелидовская «перцовка». Немного нашлось бы смельчаков, которые рискнули бы отведать этот напиток в чистом виде – так, как его «принимал» дядя Ваня. Обычно его соплаватели пользовались этим напитком в виде экстракта, прибавляя его по несколько капель в свои рюмки. Это была водка, настоянная на красном стручковом перце до темно-вишневого цвета. Среди бесчисленных анекдотов про хозяина этого напитка мне рассказывали его друзья следующий.

Плавал дядя Ваня на учебном корабле «Герцог Эдинбургский». В те давно прошедшие времена наш учебный корабль, на котором плавали ученики-квартирмейстеры[73], ежегодно осенью уходил в заграничное плавание, возвращаясь в Балтику лишь весной следующего года. Маршрут этого плавания был всегда почти один и тот же: корабль доходил до острова Мадейра, где на чудном фунчальском рейде будущие унтер-офицеры проходили практический курс обучения.

Долгая стоянка русского военного корабля в каком-либо заграничном порту обычно создавала связи с местным обществом, и тароватых, щедрых и веселых русских моряков любили иностранцы всех наций и цветов кожи и всех ступеней социального положения, начиная от прачки и кончая представителями знати и властей предержащих. Русский же учебный корабль был особенно популярен в Фунчале[74] еще и потому, что офицерский состав на нем менялся редко и одни и те же офицеры приходили туда по несколько лет кряду.

Обычно раз в сезон город чествовал русских моряков торжественным приемом, на что те, в свою очередь, отвечали приемом на корабле. То же самое повторилось и в памятный год пребывания на «Герцоге» дяди Вани. Русский корабль чествовал у себя иностранных гостей. Красиво убранные верхняя палуба, кают-компания и командирское помещение полны нарядной публики. Наверху, на палубе идет оживленный бал – танцует молодежь. Внизу, в кают-компании, – буфет; там публика посолиднее. На диване сидят две пожилые дамы, представительницы местного beau-mond’a. За ними ухаживает старший судовой врач, непрерывно предлагая им отведать то того, то другого. Когда он предложил им выпить какого-нибудь вина, почтенные дамы от вина отказались, но одна из них, томно закатив глазки, попросила угостить их тем чудесным liqueur russe, которым их не раз угощали на русском корабле в прошлые годы.

Из подробных разъяснений дамы доктор понял, что вопрос шел о наливке-вишневке. Он радостно рванулся к столу, где красовалась целая батарея бутылок, и, пересмотрев некоторые из них на свет, нашел то, что ему было нужно, и налил две рюмки темно-вишневой жидкости. С самой любезной улыбкой, мягко ступая по пушистому ковру кают-компании, он вернулся к своим собеседницам, ловко пронеся сквозь снующую вокруг стола публику свои полные рюмки, не расплескав ни одной капли рубиновой жидкости. Старушки оценили ловкость своего галантного кавалера, подарив его самыми обворожительными улыбками, но едва успели отхлебнуть по глотку из своих рюмок, как картина резко изменилась: с быстротой, мыслимой только на кинематографической ленте, с лица доктора исчезла его любезная улыбка, а волосы его зашевелились с явным намерением стать дыбом от ужаса. Что же касается старушек, то лица их побагровели, быстро приняв цвет содержимого их рюмок, глаза стали вылезать из орбит, а из горла понеслись предсмертные хрипы душимого человека. Произошла роковая ошибка: вместо вишневки доктор преподнес им перцовку-динамит дяди Вани, бутылка которой по несчастной случайности оказалась затесавшейся среди иных сосудов с далеко не таким смертоносным содержимым…

К великому счастью бедных фунчальских старушек, виновником роковой ошибки оказался сам доктор, который твердо решил не позволить им умереть, поставив это вопросом своего профессионального самолюбия. Свидетель этого трагического происшествия, рассказывавший мне его детали, умолчал о мерах, принятых доктором для возвращения к жизни фунчальских дам, заявив лишь, что он с честью вышел из трудного положения и «Герцогу Эдинбургскому» в тот день не пришлось приспускать своего флага до половины