Четыре сестры-королевы - [18]

– Она предложила мне звать ее «мама».

– Ты никогда не видела улыбку льва? На самом деле лев не улыбается, а скалит зубы перед смертоносным прыжком.

С губ Маргариты срывается песенка:

В тихих водах тонут чаще,

Чем в бурливых и рычащих, —

Опасайся, легковер,

Обходительных манер.

– Я хорошо знаю песни Вентадорна, – кивает Ингеборга. – Юк де Сент-Сирк, бывало, пел их мне, когда приезжал ко двору. Он был очень мил и красив, если ты тоже любишь маленьких итальянцев. Мой муж был со мной жесток, но по крайней мере присылал мне для развлечения труверов.

Маргарите хорошо известна ее история, как король Филипп просил аннулировать брак на следующий день после свадьбы с Ингеборгой. Ходили разные слухи: что он не смог выполнить супружеского долга, что ее брат король Дании нарушил свое обещание отказаться от претензий на английский престол, что он обнаружил под юбкой Ингеборги пенис. Как бы то ни было, когда папа отказался расторгнуть брак, Филипп услал Ингеборгу подальше от себя.

– Как птичку в клетке запер, – говорит она. – Мне оставалось только петь.

– Говорят, музыка – это язык ангелов.

– Я была бы счастлива, если бы двор твоего маленького Людовика наполнился музыкой, только не псалмами. Когда его мать умрет, бьюсь об заклад, он запретит все развлечения, кроме заунывных монашеских песнопений. Если бы не лесть труверов, Бланка сама бы уже запретила.

Обе вздрагивают от громового храпа и оборачиваются к Людовику: он сполз с сиденья и храпит, словно стараясь всех заглушить. Губы его изогнулись в улыбке.

– Как думаешь, кто ему снится? – спрашивает Ингеборга. – Невеста или мать?

– Думаю, ни та, ни другая. После ночи на коленях в часовне ему снится кровать.

– Не будь так уверена. Бланка крепко вцепилась в своего старшего сына. Не позавидуешь жене Людовика, потому что ей будет нелегко оторвать его от Бланки. – Она снова тычет Маргарите в плечо длинным ногтем: – Молись своему святому, чтобы у тебя родился сын. А до тех пор Белая Королева не выпустит из рук сына – и власть, которую любит еще сильнее.

Зазвучавшие трубы будят Людовика. Челядь снимает с блюд на соседнем столе колпаки, и двадцать крестьян набрасываются на жареное мясо, хлеб и фрукты, подаренные им Людовиком.

– Бисер перед свиньями, – фыркает Ингеборга. – Так транжирить государственные деньги! Знаешь, сколько нищий попрошайка зарабатывает в день?

– Мне кажется, у них почти ничего нет.

– Это потому, что все пропивают и проигрывают. – Старуха щурит глаза на Бланку, которая час совещалась с Тулузом и теперь направляется к ним. – Это идет Белая Сука? Что-то мне вдруг захотелось вздремнуть.

Слуга помогает ей вылезти из-за стола. Маргарита целует ее перстень.

– Помни мои слова, дорогая. Роди сына – и твои беды кончатся.

Как только она уходит, ее место занимает Бланка.

– Наверное, ужасно было так долго сидеть с выжившей из ума старой каргой. Когда Ингеборга говорит, ее ум не поспевает за языком. И тем не менее ты не заснула! Я думала, она усыпит тебя, особенно после ночи молитв.

– Если бы я могла похвастать таким подвигом! – смеется Маргарита. – Вчера так устала от путешествия и долгого дня, что уснула прямо на полу в часовне.

– И тебе это кажется забавным? Мне говорили, что ты набожная девочка. – Бланка вгрызается в куриную ногу и рвет мясо зубами.

– Sans doute[25], я бы предпочла молиться вместе с Людовиком всю ночь. – Маргарита краем скатерти вытирает губы. – Но, как писал Вентадорн, – «Я» не имеет власти над «Я».

– Да, но не он ли также написал «Глупец не боится, пока не приходит беда»? Наш Господь – не повод для смеха.

Бланка встает и, смерив Маргариту холодным взглядом, наклоняется к только что проснувшемуся Людовику, чтобы его поцеловать, а потом тихим, ласковым материнским голосом начинает ворковать со своим сыночком.

* * *

Еще через два дня пирушек и две ночи молитв, когда страх не перед Божьим гневом, а перед злобой белолицей королевы не давал снова заснуть на полу, она задремала в карете, несмотря на толчки и тряску, прикорнув на меховых подушках и прижавшись щекой к коленям Эме, словно это ласковые баюкающие нянины руки. Но вскоре карета останавливается у большого сурового зам-ка, и Маргарита просыпается.

– Фонтенбло, – объявляет дядя Гийом, сопровождая вышедшую из кареты племянницу. – Сегодня Белая Королева предпочитает отдыхать здесь.

В толпе шумят, осыпая Маргариту цветами, и выкрикивают ее имя. Людовик предлагает ей руку. С музыкантами впереди и королевой-матерью позади она идет под дождем розовых лепестков через каменные ворота, проходит выстроившихся в готовности слуг и попадает в большой зал, украшенный разноцветными флагами и гобеленами с драгоценными камнями, заставленный длинными столами под льняными скатертями. Людовик ведет ее на возвышение, и они усаживаются за стол вместе с Бланкой, пока остальные располагаются в соответствии со своим рангом. Слуги спешат принести огромные блюда с едой: утка, карп, оленина, вишни, латук, сыр, фуа-гра, оливки, малина и хлеб, – наливают в кубки вина и ставят рядом кувшины с водой, чтобы его разбавлять. Людовик протягивает золотой кубок и смотрит, как жена пьет; она возвращает кубок, опустив глаза. Завтра они впервые проведут ночь как муж и жена – лежа на брачном ложе, а не стоя на коленях в часовне.