Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения) - [28]

В 1877 году, когда ему исполнилось двадцать лет, Циолковский пишет в дневнике: „С этого времени начал составлять астрономические таблицы“. Через пять лет, 12 апреля (мог ли он знать тогда, что день этот назовут Днем космонавтики?) 1883 года заканчивает рукопись своего „космического дневника“, скромно озаглавив труд: „Свободное пространство“. Затем в журнале „Вокруг света“ опубликовали повесть „На Луне“ (1893), а позже и серию научно-фантастических очерков „Грезы о Земле и небе и эффекты всемирного тяготения“. Последняя книга вышла в 1896 году, на год „отстав“ от повести другого дебютанта — „Машины времени“ Герберта Уэллса.

Эти две книги великих мечтателей и были, в сущности, машинами времени. Они задавали ему ход, словно подстегивали: быстрее, быстрее, быстрее.

6. НАЧАЛО РАСШИРЕНИЯ ВСЕЛЕННОЙ

Безграничный космический океан станет на ближайшие годы одной из самых крупных областей приложения новейших человеческих познаний… А за всем этим виднеются еще бескрайние космические дали, издавна привлекающие внимание человечества! Это другие миры, быть может, иная, отличная от земной, жизнь, далекие неведомые солнца со своими планетами.

Сергей Королев, 1960-е годы.

„Грезами о земле и небе“ открывается двадцатый век.

Грезам-то как раз пришел конец, и отныне мечта перестает быть только мечтой, получая материальное обрамление: в самый канун века к писателям-фантастам присоединились ученые.

Гений Циолковский затмевает в нашем сознании образы многих современников, также занимавшихся вопросами межпланетных полетов. Конечно же, Циолковский был не одинок — просто он мыслил шире и смотрел дальше, чем другие. Кто-то бросил идею, не углубляясь в расчеты, а были и такие, что самостоятельно дошли до самой сути, и не подозревая о работах мыслителя из Калуги.

„В 1896 году, — вспоминал Константин Эдуардович, — я выписал книжку А. П. Федорова „Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду“. Мне показалась она неясной (так как расчетов никаких не дано). А в таких случаях я принимаюсь за вычисления самостоятельно — с азов“. Отставной прапорщик, изобретатель, ставший журналистом, Александр Петрович Федоров многое и вправду напутал, а что-то бросил на полпути, не продумав до конца, но толчок мыслям Циолковского его работа дала, это несомненно (как и сочинения „известного фантазера Ж. Верна“). А в конце двадцатых годов выдающийся ученый-самоучка Юрий Васильевич Кондратюк, не зная о существовании работ Циолковского, независимо пришел к научно разработанной теории космического полета. Книга Кондратюка „Завоевание межпланетных пространств“ вышла в Новосибирске в 1929 году, накануне стартов первых советских ракет…

К этому времени добился первых успехов Годдард, да и в Европе повсеместно создавались кружки энтузиастов космонавтики. За границей о работах Циолковского долгое время не знали, и вышедшая в 1923 году в Мюнхене книга Германа Оберта „Ракета в космическом пространстве“ считалась на Западе пионерской. Только спустя шесть лет, когда появилась возможность ознакомиться с трудами русского ученого (их перевел на немецкий и переслал коллегам за рубеж советский биолог, профессор А. Л. Чижевский), Оберт прислал Циолковскому два письма, где признавал его приоритет. Одно письмо было напечатано на машинке с русским шрифтом, и были там такие слова: „Вы зажгли огонь, и мы не хотим, чтобы он потух, а мы хотим исполнения высочайшей мечты человечества“…

Герман Оберт, Вальтер Гоманн, Вилли Лей (и чуть позже — Вернер фон Браун) в Германии, Робер Эно-Пельтри во Франции, Роберт Годдард в США и, наконец, целая плеяда ученых и конструкторов, энтузиастов межпланетных сообщений в СССР: Михаил Тихонравов, Юрий Кондратюк, Фридрих Цандер, Морис Лейтейзен… Их год от года становилось все больше[14].

А как фантастика — читали они ее? Оказывается, не просто читали — жили ею, дышали мечтой как воздухом, постоянно советовались, в мыслях сверяли свои проекты с идеями фантастов, живых и мертвых. И если оценивать суммарный эффект космической фантастики не по шкале литературных ценностей, а по какой-то иной, вывод будет однозначным.

В своей автобиографии Роберт Годдард пишет, что увлекся идеей межпланетных перелетов зимой 1898 года, после того как с головой погрузился в чтение романов Уэллса и его коллег. Годдард точно помнит переломный момент, когда решение в его голове созрело окончательно: „В тот день после обеда я влез на стоявшую позади амбара высокую вишню, чтобы нарезать веток… И когда посмотрел на восток, то вдруг представил себе, как было бы чудесно изобрести что-то такое, на чем можно слетать на Марс“.

Вот выдержка из его письма Герберту Уэллсу от 20 апреля 1932 года: „В 1898 г. я прочел Вашу „Войну миров“. Мне было 16 лет, и всякая новая точка зрения на возможные приложения науки, не говоря уж о неотразимом реализме этой книги, произвела на меня сильное впечатление. Спустя год я все еще оставался целиком очарованный книгой и решил, что проблема, которую „консервативно“ можно сформулировать как исследование больших высот, — самая пленительная из всех, какие только существуют… Не знаю, сколько лет мне придется отдать этой проблеме, но надеюсь, я буду заниматься ею, пока жив. Стремление к звездам… — это задача, которая займет умы будущих поколений, и в сравнении с такой перспективой отдельные удачи и ошибки одного человека представляются несущественными“.