Четыре оттенка счастья - [26]

Шрифт
Интервал

– Даня! Я же твоя мать! – Анна была возмущена такими словами, ведь она вернулась и хочет начать все сначала.

– Отец был прав, – сын злобно ухмыльнулся, – ты – никудышная мать!

Он устало закатил глаза, указав на дверь. Анна не стала настаивать или умолять, она просто гордо ушла. Ведь не зря Дане всегда казалось, что добрую долю цинизма и безразличия он перенял именно от нее. Дверь захлопнулась, еще пару секунд был слышен стук лакированных каблучков, а потом все затихло...

Даня сидел в гостиной за праздничным столом и еле заметно улыбался.

– Пожалуйста... – простонала Изабелла Николаевна.

В комнате появилась Алла. Она незаметно подошла к Дане, прошептав «Мне очень жаль».

– Она вернется, – сказала Елизавета Борисовна после того, как входная дверь за Аллой закрылась.

– Все получилось совсем не так, как в истории с Поэмой, да, бабушка? – Даня хмыкнул, намазывая хлеб обветрившимся паштетом.

– Не так... – протянула старушка, – Миша сделал Злате предложение...

– Надеюсь, она приняла?

– Конечно!

– Давно уже пора... Хоть какая-то польза от этой комедии. А Изабеллу Николаевну кто-нибудь кормил?

– Даня, я хотела сказать... По поводу матери...

– Бабушка Лиза, это совершенно не важно. Моя мать – это вы, это Злата... даже Наталья Геннадиевна... Но не дама в кремовом пальто, – Даня нежно улыбнулся, – Злата, покорми, пожалуйста, Изабеллу Николаевну! – он вышел в коридор, где столкнулся с Натальей Геннадиевной. У нее был не самый лучший вид: растрепанные волосы, заплаканные глаза...

– Даня, Миша мне все рассказал... Я...

– Наталья Геннадиевна, это не имеет никакого значения, – он вновь улыбнулся и пошел на кухню. – Надеюсь, вы так не из-за меня расстроились! – выкрикнул, скрывшись за поворотом.

– Какая-то жестокая комедия... – новая волна слез сдавила горло, и злая учительница географии опустилась на пол. Ее кашемировое пальто было в нескольких местах испачкано, а колготки порваны.

– Господи! Елизавета Борисовна! Помогите! Кто-нибудь! – в коридоре появилась перепуганная Злата, дрожащими руками сжимая тарелку с пюре и перетертыми котлетами.

– Что случилось? – спросила Елизавета Борисовна, высунув голову в коридор.

– Изабелла Николаевна... – пролепетала Злата.

– Что Изабелла Николаевна? – раздраженно фыркнула старушка.

– Умерла...

– Занавес... – прошептала Наталья Геннадиевна, тихо разрыдавшись.

Никому нет дела

Мне неполных 25, и зовут меня Алик. Именно Алик, не Алексей и не Александр. По паспорту я Алик. У меня черные волосы и тонкие губы... Однажды я внезапно пропал среди ночи, но родители не бросились меня искать... решив, что я умер.

Мне 21. Я считаю себя вполне счастливым человеком. У меня все хорошо. Правда, иногда родители ругаются... и папа бьет маму. Может разбить лицо в кровь, а я вступаюсь за нее... Тоже, конечно, получаю... Но, блин, какая разница. Ведь, по сути, никому нет дела! И это нормально. Вчера, например, в магазине ко мне подошел парень и попросил пару гривен, а я прошел мимо, будто его и не было... И кто знает, может, завтра его найдут на улице мертвым... Но никому до этого нет дела... И мне тоже.

На днях я перечитал свой дневник за 8 класс... Господи, каким несчастным я тогда был! На каждой странице все так плохо... И я вот думаю, почему я не покончил с собой? Не выбросился из окна... Казалось бы, что может быть легче? А знаете, что меня удерживало? Мысль о том, что я еще ни разу не спал с девушкой...

У меня есть подруга. Я ее очень люблю... и она меня. Но жизнь сложилась по-другому... Жизнь состоит из того, что папа бьет маму до крови, она плачет, я ее защищаю, мне так же разбивают лицо в кровь...

Когда мне было 15, папа избил меня до полусмерти... Бил ногами. Я лишь просил, чтобы не по лицу. И, спасибо ему, он не бил по лицу. Но бить не переставал. И когда успокоился, сказал самую разумную фразу, которую когда-либо кто-либо мне говорил... Он сказал: «Все, что тебя не убивает, делает сильнее...». А потом я встал, умылся, сплюнул сгустки крови и продолжил жить... Но фразу эту я помнил всю свою жизнь.

Когда, например, меня бросила моя первая девушка, мне хотелось повеситься... И именно тогда мой папа сказал: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Мне было тогда 14... за год до того, как папа меня избил... Но, Господи, как же я ему благодарен! Он был лучший... Хотя и бил меня... Но лучший...

В школе я никогда не входил в категорию «модных» ребят. В любой школе, в любом классе есть так называемые модные мальчики и девочки, о которых все говорят и которым подражают. Все поголовно в них влюблены, а сами «идолы» надменно безразличны ко всему окружающему... Я не был таким. Скажу даже больше, до 8 класса меня обижали, меня унижали, и всем было на это наплевать. Пока однажды я не столкнул одного из своих обидчиков с лестницы. Мальчик поломал ногу. А я, пока он лежал на полу и корчился от боли, три раза ударил его ногой по голове, пробив череп... Уже со второго удара. Но я нанес еще один удар, поскольку... Поскольку хотел его убить...

Родителей вызвали в школу. Мама плакала, а папа молчал. Когда мы вернулись домой, он не проронил ни слова и даже не бил. А мама кричала, обвиняя во всех смертных грехах... А когда я сказал ей, что сожалею, что мальчик остался жить, она ударила меня по лицу. Папа молчал, сказав единственное: «Значит, у него были на то причины...». Больше меня в школе никто не обижал...


Рекомендуем почитать
Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.