Четыре королевы - [42]

Беатрис Савойская знала об этих недостатках дочери и постаралась замаскировать их; в результате на последующих торжествах блистала мать, а не дочь-невеста. Она была «женщиной с изящными манерами, благоразумной и учтивой», вела себя очень дипломатично и выказывала большую щедрость (оплачиваемую Генрихом). Через неделю в Вестминстере состоялась свадьба, где «мирская роскошь, тщета и слава во всех видах проявились в различных забавах, пестроте одежд, количестве блюд и длительности пиров». Собрание знати было впечатляющим — Матвей Парижский насчитывал до трех тысяч гостей — а присутствие представителей Савойи придавало ему международный размах и блеск. Томас Савойский, граф Фландрский, был, разумеется, приглашен и подарил Санче, Беатрис и Элеоноре штуку богатой алой ткани [64], из которой по указанию Генриха изготовили платья.

Ричард, со своей стороны, отблагодарил короля, устроив на Рождество чудесный праздник, пригласив на него Генриха и Элеонору; Беатрис Савойская и Санча (которую на английский лад звали Синтией) были там в качестве почетных гостей. Матвей Парижский сообщает, что невеста была «миловидна» и что Генрих старался, как мог, снискать ее расположение. «Миловидная» — это достаточно сдержанный эпитет по отношению к женщине, прославленной другими хронистами как несравненная красавица. То ли реально их оценка была завышена, то ли Матвей Парижский не желал воздать Санче должное, поскольку не одобрял этот брак Ричарда. «Весь народ Англии взволновался и начал опасаться, что дела в королевстве будут вершиться по воле королевы и ее сестры… которая стала как бы второй королевой», — комментировал хронист.

Ко времени этого рождественского праздника Беатрис Савойская уже разобралась в механизме английской политической системы не хуже местных баронов. Она поняла, в чьих руках находится власть и где заключена потенциальная опасность. Соответственно, она сосредоточила внимание на своем новом зяте. Ричарду дали понять, что благодаря привлекательной юной невесте он вошел в одну из самых блестящих и культурных семей мира. Ричарду такой взгляд на вещи пришелся по душе.

Беатрис также уделила большое внимание Симону де Монфору и его жене Элеоноре. Поддержка Симона имела решающее значение для сохранения политической позиции Генриха и Элеоноры, которая была подорвана потерей Пуату. Именно Беатрис заговорила с Генрихом о том, что нужно проявить великодушие ради блага сестры. Генрих, которому очень понравились новые родственники, был счастлив на это Рождество, как никогда. Он обеспечил Симону и Элеоноре новое пожалование в пятьсот марок и простил тысячу фунтов долга. Он пообещал сестре восполнить потерю суммы, которая причиталась ей еще при первом браке, так и не выплаченной Маршалами. Месяцем позже он дополнительно наградил графа Лестерского укрепленным замком Кенилворт. Все это означало полную капитуляцию Генриха, своего рода извинение за то, что было прежде; за это ему достался благодарный и верный Симон де Монфор, и это было достигнуто всецело благодаря мягким подсказкам тещи короля Англии.

Ей пришлось уехать раньше, чем предполагалось, потому что пришли тревожные новости: ее супруг, Раймонд-Беренгер V, серьезно заболел. Уезжая через неделю из Дувра, Беатрис Савойская оставила на английском берегу куда более крепкую и сплоченную королевскую семью, чем можно было ожидать так скоро после столь катастрофических потерь на международной арене. Опытность и осмотрительность матери особенно пошли на пользу ее дочери Элеоноре. Графы Корнуэлльский и Лестерский, прежде такие своевольные, теперь были прочно привязаны к королю.

Услуги, оказанные графиней Прованской, были огромны и не остались незамеченными. Перед ее отъездом, по настоянию Элеоноры, Генрих ссудил теще четыре тысячи марок под залог пяти провансальских замков, одним из которых был Тараскон.

Беатрис

Глава IX. Спорное наследство

Графиня Прованская вернулась из Англии в начале 1244 года и нашла супруга тяжело больным; время шло, но лучше ему не становилось. После целого года страданий всем, в том числе и самому графу, стало ясно, что он умирает. Раймонду-Беренгеру V нужно было привести в порядок дела и обдумать проблему наследования.

Вопрос был не так прост, как могло бы показаться, и графу пришлось основательно поломать голову. Прованс не был богатым графством [65] — вечная война против Тулузы, равно как и расточительный образ жизни самого Раймонда-Беренгера, привели к тому, что расходы графа всегда превышали доход, порой во много раз; однако стратегическое значение его владений было велико, и в этот период еще больше, чем когда-либо.

Недавняя неоспоримая победа Людовика IX над Генрихом III, Гуго де Ламаршем и, самое главное, над Раймондом VII Тулузским заметно придвинула границы французских владений к провансальским землям. Раймонд-Беренгер осознавал, что Франции будет теперь совсем не трудно поглотить и его домен. Разумеется, Прованс считался фьефом Империи, на Фридриха II вполне можно было положиться в случае посягательств французов на имперскую территорию, вплоть до вооруженного вмешательства, но графу Раймонду-Беренгеру этот вариант не казался привлекательным. Граф Прованский был благочестив (особенно в ожидании смерти), а император все еще пребывал под отлучением. Кроме того, если бы его войска вошли в страну, выдворить их оттуда было бы затруднительно. Менять одного неподходящего сюзерена на другого было бессмысленно. Да и английские интересы следовало учесть. У Раймонда-Беренгера было теперь в Англии два могущественных зятя, которые, без сомнения, были заинтересованы в поддержке независимости Прованса от французов. В частности, Ричард Корнуэлльский имел достаточный вес на международном уровне, чтобы стать достойным наследником графства после Раймонда-Беренгера, раз уж у него не было собственного королевства. Было необходимо также вспомнить об арагонской родне Раймонда-Беренгера: по давней традиции титул графа Прованского доставался одному из принцев Арагона