Четыре королевы - [36]

На пути к этой цели имелась только одна, но существенная преграда: по обе стороны Ла-Манша все знали, что Англия заявляет свои права на Пуату. Пуату было одним из тех графств [53], которые потерял отец Генриха III, король Иоанн, позволив Франции их занять. Соответственно, впоследствии и Англия, и Франция считали его своим фьефом. Вплоть до инвеституры Альфонса де Пуатье граф де Ламарш и его сотоварищи-бароны были вынуждены приносить оммаж обоим королевствам. Они не возражали против того, чтобы считаться вассалами Людовика IX — преклонять колени непосредственно перед венценосцем было престижно. Но теперь Людовик и Бланка, требуя от них принести оммаж не королю, а графу, устанавливали еще один уровень управления между знатью Пуату и короной Франции. Это означало понижение социального статуса.

Ситуацию еще более усложнял тот факт, что у Пуату уже имелся один граф — Ричард Корнуэлльский. Генрих даровал этот титул брату еще в 1225 году. Местная аристократия против Ричарда не возражала. Он ничего от них не требовал и никогда там не появлялся. Кроме того, его мать Изабелла была женой Гуго де Ламарша. Местные сеньоры немало гордились тем, что бывшая королева Англии стала женой одного из них. Именно на этом основывалось влияние Гуго на местные дела, наряду с тем фактом, что он очень легко впадал в ярость и чинил всяческие насилия.

Но новые граф и графиня Пуату, Альфонс де Пуатье и его жена Жанна Тулузская (дочь Раймонда VII), были совсем другими. Возведение Альфонса де Пуатье в ранг графа говорило о том, что Франция намеревается вплотную заняться установлением здесь своей власти. Альфонс де Пуатье и Жанна уже планировали провести Рождество в Пуатье.

Разумеется, Людовик и Бланка не случайно решили поставить Альфонса на это место, пока граф Корнуэлльский был в крестовом походе. Это было дерзким нарушением договора, который Людовик заключил с Ричардом в Париже годом раньше. Однако Генриху пришлось бы, поскольку графство принадлежало Ричарду, подождать возвращения брата — и только тогда ответить на этот вызов. Но к этому времени Альфонс де Пуатье успел бы установить свою власть, Англия оказалась бы отодвинута на второй план, а Франция сделала новый шаг к тому, чтобы стать самым могущественным королевством в Европе. По мнению Бланки, все зависело от Гуго де Лузиньяна.

Вскоре выяснилось, что она несколько ошибалась: все зависело от жены Гуго де Лузиньяна, Изабеллы де Лузиньян, бывшей королевы Англии и матери Генриха III.

Если у рыцарства и бывали ненарушимые правила, то одно из них было таково: королевы не преклоняют колен перед графами, даже символически, в лице их супругов. Конкретные обстоятельства ничего не значили; став королевой, остаешься королевой всегда. Таков был девиз Изабеллы де Лузиньян [54].

Ричард Корнуэлльский, разумеется, представлял исключение из правила. Ричард был сыном Изабеллы, и когда ее супруг кланялся ему, это лишь подчеркивало верховенство Изабеллы. В конечном счете, только статус Изабеллы как бывшей королевы Англии придавал законность правам графа Корнуэлльского (он же граф Пуату).

Первоначально, когда французский двор прибыл в Сомюр, Изабелла намеревалась быть милостивой. Если король Франции пожелал сделать младшего брата графом Пуату — что ж, это его дело. Это никак не должно ее затронуть. Она — королева. Она будет сидеть на почетном помосте с Людовиком, Бланкой и Маргаритой и председательствовать на празднике. Это, пожалуй, доставит ей удовольствие. Изабелла любила хорошую компанию. Она-то не собиралась кланяться новому графу.

Потому бывшая королева Англии была потрясена, когда выяснилось, что Людовик и Бланка на самом деле ожидали, что она уступит не только Маргарите, но также новому графу и графине. Это официально ставило Изабеллу на общественной лестнице ниже Жанны Тулузской. Более того, когда она явилась засвидетельствовать свое почтение ко французскому двору, Людовик, Бланка и Маргарита заставили ее ждать. Зная об осмотрительности и дипломатических способностях Бланки, трудно поверить, что такое поведение августейшей французской семьи не было сознательной провокацией.

Сохранился писанный на пергаменте доклад — один из многих, адресованных лично Белой Королеве — от одного из осведомителей, не названного по имени горожанина из Ла-Рошели, ярко живописующий реакцию Изабеллы, выраженную в ее жалобах супругу:

«Негодник! Неужели ты не заметил, будучи в Пуатье, как меня заставили ждать три дня, к великому удовольствию короля и королевы! Когда же наконец меня приняли в зале, где сидел король, он не попросил меня подойти ближе, не предложил сесть рядом с ним! Это было сделано нарочно, чтобы унизить меня пред лицом моих собственных людей! Так я и осталась стоять, будто какая-нибудь кухонная девка! Они даже не встали, приветствуя меня, ни когда я пришла, ни когда уходила! Неужели ты не заметил их презрения? Я не стану говорить больше — стыд и отчаяние душат меня еще сильнее, чем их дерзкое желание украсть мои земли! Я лопну от ярости, если бог не заставит их пострадать за это! Они потеряют свои земли — иначе уж лучше я потеряю все свое достояние и умру в придачу!»