Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [73]

– Г-н Кётлогон, как мне вас отблагодарить?… Вы рисковали жизнью, из-за таких пустяков…

– Не благодарите меня, сударыня, – ответил он так, чтоб быть слышанным только ей и, глядя на нее печально и пристально, – не благодарите меня, а судите по этому, что вы могли бы ожидать от меня.

Потом, с достоинством поклонившись ей, и отвернув глаза, он приблизился к группе фрейлин, между которыми находилась его двоюродная сестра и девица Бовё.

Когда он бросился в море, последняя так испугалась, что едва могла опомниться.

Ему позволили взять её за руку и сказать два слова, эти слова ничего не значащие для слуха, были полны красноречия для влюблённых сердец.

Наконец, освободившись от службы в довольно поздний час, он хотел было сойти с корабля, когда маленький юнга Жан Кольфа, его любимец, который находился на корабле, подошел к нему с смущённым и таинственным видом.

– Что тебе надо? – спросил он его с дружеской грубостью.

– Лейтенант, – сказал ученик моряка, понижая таинственно голос, – у меня поручение, которое я взялся вам передать.

– Это значит очень важно?

– По моему мнению да, лейтенант.

– Говори, мой друг.

– Ну хорошо! кто-то, кого вы знаете, но который не смеет придти к вам сюда, по важным причинам, умоляет вас в девять часов быть на площади св. Элигия.

– Это всё? – сказал Ален заинтригованный вестью и путём, которым она до него дошла.

– Вас просят в особенности, чтоб вы были одни, потому что вам должны сказать важные тайны.

– А! а!

– Вы пойдете, лейтенант? – сказал мальчик настоятельным тоном.

Ален задумчиво на него посмотрел.

– Я не хочу тебя спрашивать, кто дал тебе это поручение. Я догадываюсь, это должно быть та же особа, которая рекомендовала мне тебя уже два раза.

Иван опустил глаза, чтоб скрыть свое смущение.

– Хорошо, – прибавил молодой офицер, похлопав его по щеке, – вернись на корабль: я пойду, и пойду один.

– О! благодарю вас, лейтенант! Но слышите звон колокола, это именно час!

Глава тридцатая

Хорошее и дурное общество. – Деньги заманчивы. – Торг негодяев.

Читателю уже понятно, что в Дюнкерк в то время приехало не одно хорошее и высшее общество Франции.

Везде, где толпа, есть смешение; встречаются контрасты, и ни один закон не воспрещает нищих, так что можно было думать, что весь Двор чудес переселился сюда по примеру двора Версаля.

Это была настоящая процессия убогих и нищих. Вдоль улиц и парковых аллей можно было видеть двойной плотный ряд самых плачевных и отвратительных убожеств: настоящее стечение ран и уродств.

Между самыми ревностными, пришедшими первыми, находились два бесстыдных негодяя, тащившие один другого, получавшие больше других и которых встречали везде нищими, поющими, охающими, плутующими.

Вы узнаете, если захотите, двух цыган Парижа и Марли: человека на костылях и его собрата Жано, по нужде хромого, слепого, безрукого, искалеченного всем, чем требовали быть обстоятельства, оставаясь при этом совершенно здоровым, расторопным и прозорливым.

Но чтобы общественное представление было совершенно, и игры заведений велись правильно, в той же толпе не было недостатка и в третьей категории лиц, называемых полицейскими.

Так как наши двое бродяг имели важные причины не встречаться с последними, то они почувствовали страшную скуку со второго дня приезда. Им невозможно было скрыть от себя самих того, что они были предметом самого тягостного надзора. Куда бы они не пошли, в какую бы сторону не повернули, они замечали за собой вослед сопутствующих в некотором роде гайдуков, окончательной и прямой встречи с которыми они избегали посредством целого ряда уловок и хитростей. Это становилось невыносимым. Они были так стеснены в производстве своего ремесла, что уже рассуждали, не будет ли разумнее покинуть это место.

Таково было мнение безрукого, но человек на костылях, более смелый, придумал другое средство.

– Выслушай меня, Жано, – сказал он. – Между этими басурманами, которые за нами наблюдают, самый постоянный и самый беспокойный – это тип в сером сюртуке и желтых сапогах.

– Справедливо, – ответил Жано, – поскольку его мы везде встречаем, то не надо быть колдуном, чтобы понять, что он непоколебимо нас преследует. Два или три раза, по крайней мере, он догнал бы более немощных и менее проворных.

– Боже мой! ты себе и представить не можешь, как он мне мозолит глаза, этот дубина!

– И мне также!

– У меня бы сделался внутренний зуд, если бы я отправился отсюда, не дав ему почувствовать посредством сильно ощутимого трезвона.

– Чёрт возьми! у меня уже слюни текут!

– Тогда что же, друг мой, нужно нам удовлетворить нашу причуду.

– С блаженством.

– Надо начать с того, чтоб не отдаляться от него чресчур; например сегодня, в сумерках, мы отправимся в уединенные места гавани, не теряя конечно друг друга из вида; если он будет один, то один из нас (постараемся, чтоб это был я), постараемся, завести молодца в маленький уединенный уголок. Тут, на свободе, ты его поджидешь, стоя настороже против спрятанных снарядов, которые, эти олухи полицейские имеют при себе. И я попрошу его объяснить мне что за честь, которую он нам оказывает, сопровождая нас как важных людей?