Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [31]

Верхние сады, расположенные со стороны Версальской дороги, состояли из нескольких прекрасных аллей, ведущих к бельведеру, все это украшалось произведениями скульптуры и ваяния.

Проходя по парку, можно было встретить три большие резервуара, занимающее около пяти десятин и снабженные машиной».

Людовик XIV, руководимый по очереди Мансардом, воздвигнувшим все постройки, и Дюрюзе, разбившим сады, радостно наслаждался восторгами девицы Фонтанж и обещал ей, поскольку это жилище ей так нравилось, его часто посещать и даже тут поместиться.

Это было для неё ещё одним успехом, так как для того, чтоб хорошенько определить тот восторг, под влиянием которого он так действовал, он решил, что Марли будет любимым местопребыванием, интимным, задушевным, имеющим исключительные преимущества.

За таковым решением последовало исполнение.

Обрядолюбивый монарх снисходительно дозволил даже немного уклониться в Марли от правил этикета, женщинам было позволено не носить парадного придворного платья; а мужчины получили право покрывать свою голову, сопровождая короля.

Из этого можно видеть с какой заботой выбирали сюда избранных и приглашенных, и как их было мало.

Одно из преимуществ, которого с тех пор более всего добивались, это чтоб сказать: «Я принадлежу к Марли его величества».

* * *

День был великолепный во всех отношениях; Купидон, мифологические образы которого, не щадя, воспроизвели во всех удаленных и тенистых местах, вероятно, сам присутствовал на этом празднике.

Г-жа Монтеспан нисколько не поддавалась и представляла зрелище, быть может, даже беспримерное, именно фаворитки, лишенной милости после долгого владения ею. Она упорно оставалась при дворе, упорно защищалась, не покидая ни одного из своих преимуществ и выказывая или требуя себе всё значение превосходства своего чина над соперницей, её низложившей.

Она присутствовала при этом празднике, и хотя держалась в отдалении, как и в той большой охоте, про которую мы прежде рассказали, она отчасти всё-таки мешала слишком продолжительным свиданьям короля наедине с новой фавориткой.

Случай, свойственный только любви первой молодости, ознаменовал однако небольшую быструю прогулку, которой король успел воспользоваться под ручку с своей новой победой.

Увидав распустившуюся маргаритку на куртине, он живо нагнулся, сорвал её и, подавая её Марии, сказал:

– Из любви ко мне, оборвите с неё листочки.

Она её взяла и, улыбаясь, отвечала:

– А если обманщица пожелает утверждать, что я вас не люблю?

– Я их тогда велю всех до последней вырвать из этих цветников, посвященных вам.

– Тогда я рискну.

Она начала известную игру, с восхитительной грацией, свойственной лишь её девятнадцатилетней молодости:

– Я люблю тебя… немного…

Все это было на самом деле, мы ничего не прибавляем!

Людовик XIV слушал её и смотрел со вниманием гимназиста, находящегося на свидании с какой-нибудь хорошенькой пансионеркой, отпущенной на каникулы.

– Ну, кончайте, сказал он.

Миниатюрные пальчики сорвали новый лепесток.

– Много… произнесла Мария.

– Дальше… дальше!..

Таким образом дошли до конца со словом:

– Страстно.

Король, схватив маленькие ручки, ещё державшие стебель цветка, стал их покрывать поцелуями.

После чего, срывая вторую маргаритку, он вдел её в свою петлицу и в продолжение некоторого времени ходил, украшенный этим цветком. Ле-Нотр получил приказание наполнить ими сады его величества и всегда иметь их в теплицах.

Но природные маргаритки – это вещь очень непостоянная. А чтоб освятить это пророчество, любезный государь послал через несколько дней после этого девице Фонтанж художественной работы сундучок, весьма дорогой, заключавший в себе парюру, которую он её просил в любезной записочке, надеть на ближайший праздник; парюра эта состояла из бриллиантовых маргариток.

Как видно, игра эта осталась не без интереса.

Маргаритки тотчас сделались модным цветком, и как все дамы стали носить одни только фонтанж, а также и придворные надевали бриллиантовые маргаририты, подражая парюре фаворитки.

Вернёмся опять к празднику в Марли: король решил, что он будет полным празднеством, и что он сам откроет с нынешнего дня свои частные покои, ночуя в новом дворце.

Отсутствие королевы, принужденное отдаление г-жи Монтеспан, особенный выбор принимаемых членов давали более простору его любезным желаниям.

Знаменитый Пекур объявил, что поклон, которому он должен был обучить девицу Фонтанж, был уже ею вполне изучен; тогда велели пригласить двадцать четыре скрипки, чтоб заодно составить и концерт, и танцы.

Людовик XIV весь сиял в драгоценных камнях, кружевах, перьях, а в особенности блестел своим хорошим расположением духа.

Девица Фонтанж была избрана танцевать против его величества, который сам пригласил свою двоюродную сестру, Mademoiselle де-Монпансье[9]. Принцесса была очень смущена, так как ей надо было просить о монаршей пощаде, о возвращении Лозена, лишенного всё ещё милостей, и в которого она была искренно влюблена. Хорошее расположение духа и улыбки её именитого кавалера придали ей смелость, но все таки не совсем укрепили её в уверенности достичь желаемого. Король, видя её в таком смущении, сказал ей, приглашая её танцевать: