Четыре дня в начале года тигра - [94]

Этот приезд «для консультаций» был его первым отпуском, предоставленным МИДом. Прошлую поездку, в 1961–1962 годах, устроил брат Оскар, оплативший билет на самолет, а Вилье пришлось преподавать, чтобы заработать себе здесь на жизнь. Потом он еще раз хотел приехать, однако не позволили домашние дела. Поэтому он так признателен всем, кто устроил этот его визит.

— Я всегда хотел вернуться и очень счастлив быть здесь, потому что всегда любил Манилу. С самолета она такая же, как прежде. Только когда попадаешь в Макати, видишь огромные перемены. В шестьдесят втором году Макати был пустынным. На авеню Аяла стояли всего три больших дома. А теперь по обе стороны авеню Аяла — огромные здания, к тому же очень красивые. Сама Манила выглядит так же, как раньше, не считая «Хилтона». Разве что изрядно обветшала.

Зато климат, похоже, улучшился.

— Когда я был здесь прошлый раз, мне показалось, что жара страшная. Сейчас вроде бы уже не так.

Однако, заметил он, ухудшается качество вещей, которые для него символизируют Филиппины, например местных бананов.

— Я всегда вспоминал там, что бананы у нас огромные, любого сорта. А теперь везде мелкие. Очень жаль.

Его изумляет количество еды, подаваемое на приемах.

— Конечно, здесь я ем больше, чем в Соединенных Штатах. Вот только филиппинцы не знают, что такое сбалансированная диета. Они употребляют так много мяса, так много консервированных фруктов, ио ни салата, ни супа — очень несбалансированно. Естественно, мне нравятся филиппинские блюда, но, знаете ли, когда переешь мяса… Я уже не могу есть его столько. Немного мяса, потом овощи, салат, десерт…

На одной изысканной свадьбе в «Индиос Бравое» он соорудил себе тостики из печенья с луком и майонезом. Потом объявил все это «самыми великолепными бутербродами», хотя и с одним изъяном: «Нет цветовых контрастов».

По его мнению, женщины Манилы отстают от моды.

— Мини-юбки, которые я здесь видел, все же очень длинны по сравнению с нью-йоркскими. На самом деле это вовсе не мини, поверьте. Но мини-юбки в Нью-Йорке совершенно вульгарны.

Ему больше по душе элегантность зрелых филиппинок. Когда он посетил показ мод, организованный Эльвирой Манахан, именно они покорили его.

— Эльвира Манахан была очень элегантна в своем белом классическом вечернем платье. А я пришел в парчовом пиджаке а-ля Неру, поверх — бусы. Мы вошли в зал, и все стали пялиться на нас. Буквально все, и даже не столько на Эльвиру, сколько на меня, хотя она была очень красива. Потом нас провели к столу. Там нас встретила Чито Васкес — моя старинная приятельница: я ее знал в Нью-Йорке еще подростком. Мы сели, а все продолжают смотреть — не на Эльвиру, а на меня. Должен добавить, я очень ряд, что открыл Эль-виру Манахан, такую красивую и утонченную женщину. За всю мою жизнь только пять женщин произвели на меня сильное впечатление: Ева, Грета Гарбо, Тото Локсин, Имельда Маркос и Эльвира Манахан.

Его визит вылился в сплошную череду приемов. Днем он спит, ночью бодрствует, а особенно в ударе — ближе к утру, в каком-нибудь из модных заведений Манилы — «Индиос Бравое» или «Доме моделей».

— «Дом моделей» — это, знаете, одна богема. Приходят кто в чем вздумает, обычно в каких-то экзотических одеяниях. А в «Индиос Бравое» публика классом повыше. В «Доме моделей» не разглагольствуют, туда ходят танцевать. А в «Индиос Бравое», наоборот, ходят поговорить, там знают толк в беседах.

Из молодых поэтов наибольшее впечатление на него произвел Хосе Лакаба из «Фри пресс».

— Я не следил за филиппинской литературой последние лет двадцать, читал только поэзию, и, на мой взгляд, она ужасна, просто отвратительна. Но и Хосе Лакабе что-то есть. А может быть, и в его брате, Эммануэле. Одно стихотворение, которое я прочел в юбилейном номере «Фри пресс», очень сильное: «Запоздалая элегия». Оно несовершенно, но оно сильно, и мне кажется, что, судя по нему, мистер Лакаба может стать серьезным поэтом. Я славлю его в начале его восхождения точно так же, как Эмерсон, прочтя «Листья травы», славил Уитмена: «Приветствую тебя в начале твоего великого пути».

Из художников он выделяет Ли Агинальдо.

— Мне страшно не понравились его работы, выставлявшиеся в шестьдесят втором. Тогда я нашел их отвратительными. И для меня приятный сюрприз — познакомиться с его новыми полотнами. Прогресс потрясающий. Я видел одну его вещь в доме Линди Локсин — это шедевр.

А как ему вообще показались филиппинцы: они счастливы? несчастны? Вилья говорит, что затрудняется дать ответ, потому что «я никогда не смотрю на лица, хотя лица вечно смотрят на меня».

Я здесь

Хотя возраст уже заявляет о себе легкой сутулостью и седеющими висками, Вилья по-прежнему юный шалун. Сущность этого человека парадоксальна. О великих созданиях литературы — о Дон Кихоте, Фальстафе, старике Карамазове — говорят, что в подлинной жизни они были бы несносны, а вот читать о них необычайно увлекательно. Подлинный Вилья опровергает этот парадокс: общаться с ним столь же интересно, как и читать о «ем; вроде бы он и невыносим, но производимое им впечатление как-то не зависит от поступков. Его постоянные проказы могли бы выглядеть как клоунада; на самом же деле — и даже скептики, немеющие в его присутствии, могут это подтвердить — остается впечатление того глубокого достоинства, которому не нужны ни титулы, ни посты, н. и соответствующие одежды или манеры. Подлинное благородство не нуждается в натужном облагораживании; как говорили наши матушки: красив тот, кто ведет себя как красивый человек. Скажу еще раз: его склонность к орхидейной пышности как будто заставляет предположить, что он податлив; но попробуйте пойти против его натуры (например, заставьте его позировать для фотографии с девицами из монастырской школы) — и перед вами окажется самый упрямый осел в мире. Он упрям и жестокосерд, как ребенок. Но опять-таки, если из этого — а также из кажущегося пренебрежения чувствами других — вы выведете, что он вообще жесток, вы снова ошибетесь. Он уважает все достойное уважения, он человек доброй воли, хороший человек.