Четыре дня в начале года тигра - [65]

Одно из объяснений тому, что мы видели (или думали, что видели), — массовый гипноз. Но Агпаоа очень редко смотрел на нас. Кроме того, в дверь стучали, люди входили и выходили, появился фотограф — все это вывело бы нас из транса. Нас, наблюдателей, было трое, плюс три человека из группы паломников, плюс молодой человек, который привел фотографа. Никто из нас не оцепенел: мы двигались, оглядывались, отмечали в уме подробности, смотрели на часы.

Если же дело только в ловкости рук, то тогда тут работал мастер. Нам сказали, что Агпаоа действовал медленнее, чем всегда; обычно он завершает операцию в пять минут, а эта длилась почти десять. Мы обратили внимание и на медленные движения рук: он словно хотел, чтобы мы увидели все, и даже повторил кое-что ради припозднившегося фотографа. Если тут было какое-то мошенничество, оно, уверен, связано с первым тампоном, который положили женщине на живот. Возможно, что в нем находилась резиновая или пластиковая пленка — ее растягивали создавало иллюзию разреза, из которого виднелись внутренние органы.

Бельгийский священник обещал на следующий день съездить и справиться, как дела у прооперированной больной. Сам я отправился в Багио и там услыхал, что новая группа паломников — на сей раз двадцать семь японцев — прибыла для лечения.

В пятницу на прошлой неделе мичиганская группа американцев вылетела в США — по слухам, они были разочарованы. Приехавшие в инвалидных колясках так и не встали на ноги. Из тех, кто на костылях, только у двоих появились кое-какие признаки улучшения. Уильям Керносек, 14 лет, страдающий дистрофией мускулов, на Лонг-Бич ходил сам, а в обратный самолет вошел на костылях. Давиду Уильямсу, 32 лет, страдавшему расслаблением ног, помогло так основательно, что он отправился на танцы. «Я теперь так много хожу, что стер подошвы», — хвастался он. При посадке в самолет Уильям показал, что может обойтись без костылей. Но скептики говорят, что у синдиката мошенников, занимающегося «хилерами», должно хватить ума поместить в группу одного-двух мнимых больных, чтобы обеспечить пару «излечений».

Крови Агпаоа жаждет не только ФМА, но и бюро налогообложений, не говоря уже об ученых мужах: ведь, по их мнению, из-за него Филиппины предстали перед всем миром как центр знахарства. И все же наша культура органично включает в себя исцеление верой. Вот и сейчас земля содрогается от утверждений и опровержений, которыми нас оглушают чудотворцы от политики, вовлекая еще в один сеанс исцеления. Все они уверяют, что страна страдает от рака и что только они могут исцелить ее. И каждые два года мы вверяем свою судьбу вероцелителям, ложимся на очередную операцию. Стоит нам избран, их, и — мгновенно! — рак будет излечен. А два годи спустя одни знахари уверяют, что опухоль спала, тогда как другие — что она не только осталась, но даже увеличилась.

По сравнению с этим политическим знахарством Тони Агпаоа — сущий младенец.

ПРОРИЦАТЕЛИ ИЗ КИАПО

© 1977 by Nick Joaquin

Двенадцатая ночь, когда Младенец был явлен языческому миру — волхвам с Востока, знаменует и начало нового десятилетия — десятилетия семидесятых годов, которые, полагают многие, открывают новый этап христианской культуры; те, кому дано знать, уже прославляют его как век Водолея.

Впервые Младенец явился пастухам, и то богоявление может считаться началом нашей цивилизации: то была пора простой веры, наивного удивления, пасторальной невинности — благочестие младенчества.

Эта эпоха завершилась, теперь мы пребываем в мраке между двумя откровениями, всматриваемся и небеса, чтобы узреть утреннюю звезду, предвещающую новую эпифанию, новое богоявление.

Второе явление Младенца было волхвам, людям науки: яйцеголовым из лабораторий и обсерваторий, мудрецам, покорившим природу, способным читать на. небесах. За волхвами стояли века пытливых халдеев и вавилонской технологии.

Современный человек ближе к волхвам, нежели к пастухам; нынешнее поколение прославляет вторую эпифанию.

В одном из своих величайших стихотворений Т. С. Элиот видит агонию современного человека как «Путь волхвов», начатый с наступлением холодов, и худшее для путешествия время года, «да еще такой долгий путь», через враждебные города и грязные поселения, где за все дерут втридорога, через долины, «где никто не укажет дорогу»:

И голоса звучат в наших ушах:

Все это безумие и глупость.

Потом волхвы вопрошают: «Ради Рождения или ради Смерти мы проделали столь долгий путь?» Ибо эпифания рождения переходит для этих людей в «долгую мучительную агонию», ибо по возвращении домой им становится «чужд старый порядок вещей средь чужого народа, цепляющегося за прежних (югов».

Отчужденный, как волхвы, от «старого порядка пещей», Элиот, дитя викторианского оптимизма, отвернулся от богов своего века: от успеха, процветания, науки, неизбежного прогресса, от всех прелестен образования и всеобщего избирательного права. А потому тогда же и был заклеймен как реакционер, и парадокс здесь в том, что человек, целиком принимавший истэблишмент, возвестил начало движения, которое и сегодня сотрясает мир: молодые люди отворачиваются от мышиной возни, от истэблишмента и от всех старых богов — успеха, процветания, науки, неизбежного прогресса и т. п. «Я был бы рад снова умереть», — говорит маг в стихотворении Элиота; и гибель мира, не ими сотворенного, как нельзя больше обрадовала бы людей нынешнего времени. Сегодня в богатейшей стране мира бунт представляется в виде семейства, одетого, как хиппи, прощально машущего руками автомобилям, телевизорам, холодильникам и другим чудесным штукам, облегчающим жизнь. Они отправляются в путешествие с наступлением холодов, они начинают долгий путь к