Четыре дня с Ильей Муромцем - [32]

— Робяты! Давай сюда, — крикнул он. — Хозяин ухой угощает.

За столом хватило места еще для четырех здоровых мужчин. Жена перевозчика поставила на стол еще одну миску. Хозяин снова отрезал один большой кусок хлеба, разделил его, подвинул поближе к новоприбывшим перья зеленого лука и деревянную солонку с крупной, серого цвета солью.

Купец-кормщик ел быстро, но вежливо: с ложки не плескал, не пачкал свою курчавую, светлую бородку. Незаметно зыркая синим смекалистым глазом, осмотрел все вокруг, сориентировался, оценил каждого из нас и, оставив меня и кузнеца без внимания, заговорил с Ильей Муромцем.

— Далеко ли путь держишь, боярин? Может, вместе перекатом поднимемся? Дешевле станет.

— Нет, нам на ту сторону, — благодушно ответил Илья Иванович. — Сам-то откуда правишься?

— Из Казани. Думаю в Дон перебраться, до Тмутаракани дойти. Новгородский я. По весне на Каму-реку ходил. Мехов тамошних, соболей да куниц, малешенько прикупил. Теперь продать надо. К Сурожскому морю хочу сплыть по Дону. Там, говорят, цену за меха дают не шибко плохую.

— Чего же по Волге вниз не пошел? Там ведь на меха цены тоже высокие. В Итиль-городе.

— И-и! Мил человек! В Итиле я уже сколь разов бывал. И в Искорене, и даже в Царьграде. А вот в Сурожском море не был. Интересно мне на Тмутаракань посмотреть. Может и дальше махну, к касогам, в горные земли.

— Плыви! — согласился Муромец. — Дело хорошее.

— Ты как по Оке до речки Проня поднимешься, — посоветовал хозяин перевоза, — так в нее и войди. Самый прямой путь. Лето ноне сырое, вода высокая, до самых верховий сможешь дойти. А там тебя местные мужички в Воронеж-реку переволокут. А из Воронежа в Дон попадешь своим ходом, вниз по течению. Дон же тебя в Сурожское море сам вынесет. До Тмутаракани, общим счетом, недели за три доберешься.

— Три недели туда, да втрое больше обратно плыть, да на торговлю не знаю сколько времени уйдет, — прикидывал вслух купец. — Вот так и маешься меж городов да рек разных. А все для сынов, для наследников. Недоешь, недоспишь, стараешься, копишь, жизнью иной раз рискуешь. А они возьмут да и промотают прибытки отцовские.

— Промотают! — согласно кивнул головой один из гребцов, пожилой, угрюмый мужик с медной серьгой в ухе. — Обязательно промотают. Такая уж нынче молодежь пошла непутевая. Страм один.

— На христианских попов глядючи, волосья до плеч отрастили! — начал жаловаться купец. — С малых лет меды хмельные тайком пьют. Пляшут по-непотребному. Это что же такое деется? Куда придем с такой молодежью?!

— Куда надо, туда и придем! — веско сказал хозяин перевоза. — Я на своих сынов не жалуюсь. Хотя у обоих волосы тоже до плеч. Эвон, погляди, младшенький рыбу ловит. Тоже, как у старшего, — грива. Так что с того? При князе Святославе наголо брились, только усы носили. Теперь без усов ходят, зато волосы отрастили. Ну и что? Ежели вороги нападут, молодые не хуже нас драться станут. Мой старший получше меня копьем да мечом владеет. Сам Ратибор обучал.

— Да я не о том! — не сдавался купец. — Мошну отцовскую растрясут, вот что обидно.

— А ты не оставляй после себя мошны-то, — посоветовал Илья Муромец. — Вот и не растрясут. Пускай сами себе заработают. Нужда научит!

— Так ведь свое дитя-то, кровное. Как о нем не радеть?

— Вот то-то, — сказал перевозчик. — Хоть и кривой, да свой. Все мы так. Все своих сыночков за уши тащим. Хоть и глуп, и слаб, а все повыше куда норовим приткнуть, потеплее устроить.

— Верно! — стукнув кулаком по столу, сказал Илья Муромец. — Вот, к примеру, почему после князя обязательно его сын князем становится? Или никого на Руси разумом посильнее да духом покрепче нет? Почему раньше вече князей выбирало, а теперь они вместо себя сынов своих садят на княжеский стол. Разве то дело?!

— Ну, спасибо за угощение, ехать пора! — поспешно сказал купец, поднимаясь с места. Гребцы нехотя положили ложки, один за другим медленно спустились к реке. Старший сын перевозчика привязал к передней уключине лодки конец бечевы, приладил ее к сбруе коня, на котором уже сидел мальчишка, удивший рыбу.

— Трогай! — сказал купец, берясь за кормовое весло. Мальчишка стегнул коня прутиком, тот вложился в постромки, и лодка нехотя сдвинулась с места. Конь, напружинясь, вдавливая копыта в мокрый речной песок, сделал один, потом второй шаг, лодка пошла быстрее, и коню стало легче. Он привычно двинулся вперед по тропинке вдоль берега, туго натягивая постромки. Под острым носом лодки зажурчала вода.

— Смотри, как спужался купец острого разговору! — усмехнулся Илья Иванович, проводив лодку глазами. — Даже уху не доел… Ну что ж, пора и нам в путь. Солнце-то за полдень перешло.

Хозяин перевоза вместе со старшим сыном и кузнецом закатили нашу телегу по двум бревнышкам-лоткам в широкую плоскодонную лодку. Туда же мы снесли наши вещи. Илья Иванович сам сел за весла. Перевозчик устроился на корме с рулевым веслом, а его сын, раздевшись, сел верхом на Чубарого и погнал всех троих коней в воду. На этот раз я предпочел плыть в лодке вместе со всеми. Зорянка сидела задумчиво глядя в воду. А я думал о том, что два дня назад по этой самой реке плыли белоснежные теплоходы, огромные самоходные баржи, сновали катера на подводных крыльях или на воздушной подушке. Но до всего этого Оке надо было нести свои воды еще более тысячи лет…