Четыре дня Маарьи - [36]

 - А сколько же лет вам?

 - Тридцать, Маарья! Тридцать долгих лет.

 - Ох, не огорчайтесь, я знаю несколько человек, которые еще старше вас. И тоже живут. С виду совсем крепкие.

 - Ну вот, теперь я опять узнаю вас. — Мейер засмеялся. — В вашем винегрете и перцу достаточно.

Будто он собирался отведать этого винегрета! Признаться, я бы сама с удовольствием съела сейчас мисочку домашнего винегрета с селедкой.

 - Знаете, писатель Мейер, может быть, в шестьдесят лет вы скажете о тридцатилетнем человеке то же самое, что сейчас обо мне: прекрасный возраст, воображаемые горести, голубое детство и так далее. Все старики так причитают — да, да, не надо смеяться! — "Пожалуйся, деточка, мне на свои огорчения, я немножко посмеюсь над ними, а потом скажу, что разделенное горе — это полугоре…" Именно так все вы причитаете, потому что забываете, что вы чувствовали. Помните только события: получил двойку и плакал — какой же я был ребенок! — ведь плохую отметку легко можно было исправить. А я вот ясно помню, что в первом классе моей самой большой заботой было: смогу ли открыть дверь школы? Наша школа была в старой господской усадьбе, наружная дверь закрывалась старинной щеколдой, а я была очень маленького роста. И я помню, что тогдашняя душевная тревога из-за этой двери мучила меня так же, как сейчас…

 - Сейчас?

 - Подождем остальных, — сказала я. Не было больше сил заниматься этим самоедством.

Аэт и Айн, медленно бредя по тротуару, приближались к нам. Стийна отстала… Нет, Стийна оперлась о столб ограды и беседовала с кем-то… Рауль! Я так обрадовалась этому.

 - Не все еще пропало! — сказал Мейер, глядя на них.

Медленно пошли дальше. Когда я снова обернулась, увидела, что Стийна одна идет за нами. Остановились подождать ее. Стийна шла уверенно, гордая, радостная. Коричневая сумка весело болталась у нее на боку, в руке она держала большой красный цветок, другой рукой прижимала к груди книгу в кожаном переплете.

 - Знаете, что это за цветок?

 - Похоже на лилию, — предположил Пеэт Мейер.

 - Это амариллис, — важно сказала Стийна. — Вообще-то цветет только зимой.

 - Возможно, в теплице… — начала рассуждать Аэт.

 - Это должно принести счастье! — крикнула я громко.

 - Да, — согласилась Стийна.

 - Где же вы заночуете? — спросила Аэт.

 - Аэт, но ведь у тебя номер в гостинице. Мы там не поместимся?

 - Не знаю… — засомневалась Аэт. — Это одноместный номер. Может быть, удастся уговорить… Паспорта у вас с собой?

У Стийны паспорта с собой не было, а у меня его вообще еще не было.

 - Ничего не выйдет, — объявила Аэт.

Когда мы опять подошли к Ратуше, упали первые капли дождя. Стийна словно бы проснулась и спрятала книгу в сумку.

 - Пошли к моей тетушке! — сказала она решительно.

Мейер и Айн попрощались и затрусили прочь.

Стийна сказала, что ее тетя живет тут поблизости, в Супилинна, на Картофельной улице, что это пожилая дама с литературными наклонностями.

Дождь усиливался, подул холодный сырой ветер, и мне казалось, что за теплое сухое пристанище я готова терпеть хоть десять литературных тетушек.

Даже Аэт решилась отказаться от своего одноместного «люкса» и сгорала от любопытства и нетерпения побывать в гостях у дамы с литературными наклонностями. Чего бы ей было не сгорать — ведь прошлой ночью она не удирала от «фантома» и не ворочалась на жесткой станционной скамье. Она еще слишком мало настрадалась…

Перед тем как свернуть с площади в узкую боковую улочку, мы остановились, чтобы поглядеть назад. По мокрому тротуару шла большая компания парней и девушек — босиком, держа туфли в руках. У парней брючины были закатаны, у девушек мокрые волосы ниспадали, как у русалок. Они пели на два голоса: "По-тому-у что я, как пти-и-чка, по-лететь к те-бе-е хо-чу!" Я почувствовала, как что-то потянуло меня к ним, на миг даже возникло искушение побежать за ними, присоединиться к их пению — мне страшно нравится вторить…

Но нас ждала Картофельная улица, и я лелеяла надежду, что там предложат хоть несколько картофелин в мундирах.

ГЛАВА 12

Стийнина тетя жила в маленьком сером доме во дворе. Скрипучая деревянная лестница привела нас к ее двери. Почему-то казалось, что именно эта лестница в десяток ступеней так утомила ноги, а о пустых желудках мы уже долго говорили по дороге. Радостно было увидеть на двери эмалированную табличку: "Лейватегия"[15]. Стийна усмехнулась — оказалось, что это тетина фамилия.

Дверь отворилась прежде, чем Стийна успела постучать. На пороге стояла высокая женщина с большими, глубоко запавшими глазами. На голове у нее была косынка, повязанная тюрбаном. Она любезно улыбнулась на наше приветствие и сказала тихо:

 - Я предчувствовала это! Пожалуйста, входите!

В большой комнате пахло тигровой мазью. На меня этот запах не действует: я привыкла, время от времени тетя Мария просила меня натереть ей такой мазью шею и спину. Но Аэт, бедняжка, побледнела и беспомощно потянула носом воздух.

 - Я только что сделала таволжиный воздух, надеюсь, это не действует на вас плохо? — спросила Стийнина тетя, которая перед тем попросила нас называть ее "просто Долорес".

Теперь и я заметила, что повсюду в вазах зеленеют листья таволги.