Четвертый - [8]

Трое мужчин стояли рядом с деревьями, ожидая команды, остальных видно не было.

Эль о чем-то задумался, уставившись на прислугу, и Асавера решилась:

– Вы позволите нам обсушиться? – было странно слышать собственные слова. Всю свою жизнь она ни о чем и никогда не просила мужчину.

– Да, конечно. Только осторожно, меня не зацепите, – эль ответил равнодушно и опять уставился в лес – похоже, прячущаяся там прислуга волновала его гораздо больше, чем скелле.

Он оторвался от созерцания темноты под деревьями, чтобы посмотреть, как они сушили свое платье, чем неожиданно сильно смутил Асаверу.

– Как тебя зовут? – желтые глаза вновь уставились на нее.

– Асавера.

Он перевел взгляд.

– Ласна, – пискнула последняя, немного помолчала и добавила: – это Исира. Она наша старшая.

– Ясно! Скажи мне, Асавера, – он сдвинулся на полшага в ее сторону, отчего волосы у нее на коже, казалось, зашевелились, – вам что, Козьего переулка мало было?

– Чего? – Асавера уставилась в ответ на эля.

– Это рядом с площадью старого храма, я знаю, – прозвучал голос Ласны.

Эль посмотрел на нее, вновь повернулся к Асавере:

– Вы когда сюда отправились?

Она ответила. Незнакомец нахмурился, что-то обдумывая, спросил:

– И вы не в курсе того, что там случилось, я правильно понимаю?

– А что там случилось? – влезла оправившаяся, похоже, от испуга Ласна.

– Так, маленький фейерверк, – устало и тихо ответил эль, опять уставился в лес, затем, видимо, приняв решение, повернулся, – мне понадобятся двое ваших слуг ненадолго. Можете им приказать?

Скелле молча уставились на незнакомца. Асавера почувствовала, что к ней возвращается былая уверенность, она вскинула голову, всмотрелась в узкое лицо эля, и та тут же испуганно спряталась.

– Конечно, – за нее ответила Ласна, растягивая слова так, как будто хотела спросить, что это значит, но эль просто кивнул и ничего не ответил, лишь устало опустил, видимо, ставший окончательно неподъемным артефакт, который так и держал все это время в отставленной руке. Слабый порыв ветра коснулся лица скелле, и Асавера с удивлением почувствовала, что бесконечный дождь закончился.

Выделенная мне парочка напрягала – матерого вида мужики с длинными тесаками на поясах и с цепкими быстрыми глазами. Они грузили гораздо больше, чем чуть было не убившие меня скелле. Может быть, потому, что я понимал – эти способны порубить меня на фарш гораздо быстрее, чем я воспользуюсь метателем, а точнее, единственным сохранившимся у меня кристаллом. Это были быстрые, сильные, видавшие виды бойцы – опасные и вооруженные. Скелле и не подумали разоружать их – искусство было быстрей и опасней любой стали. Другое дело я. Пришлось делать вид, что для меня их тесаки не больше, чем бесполезные железки дикарей против автомата Калашникова. И хорошо, что, кроме меня, никто не догадывался, какой это глупый блеф. Мужики справедливо рассудили, что тот, кто справился с тройкой боевых скелле, им не по зубам, я же старательно делал вид, что это и на самом деле так, хотя точно не собирался поворачиваться к ним затылком. Еще одним их качеством оказалась молчаливость, что меня полностью устраивало – они спокойно и не торопясь, со скрытым достоинством выполняли мои команды и не лезли с разговорами.

Ревизия пепелаца показала следующие повреждения: отломана хвостовая балка, и, хотя привод в ней уцелел, все тяги выдраны, что называется, с мясом; правая боковая лыжа оторвана и обнаружилась в десятке метров от самолета; ну и, как и предполагалось, ударом сосульки выбило из креплений чебурашку привода горизонтальной тяги. Восстановить, хотя бы частично, подвижность машине было для меня сродни возвращению свободы. Если бы самолет не удалось поднять в воздух, то пришлось бы отправиться в путь в компании людей, которые полчаса назад методично и расчетливо пытались меня убить. Единственной альтернативой был пеший двухдневный переход до известного мне хутора, где я, пользуясь своим статусом бывшего члена семьи Садуха, мог рассчитывать на помощь. Мне, так или иначе, предстояло прибегнуть к этому, но одно дело, когда ты возвращаешься в старый дом гордым и богатым летуном с аристократическими связями, и совсем другое – когда приползаешь туда побитым беглецом. Опыт подсказывал, что логика местных отличалась весьма упрощенной версией прагматичности, а потому – понты наше все! Без самолета туда лучше не соваться. Разве что сам Садух был бы на плато – он мог видеть то, что обычные люди считали далеким от каждодневной жизни. Я вздохнул – по моим данным, он давно и прочно осел в долине, разумно посвятив себя главному – контролю за водным путем. Когда еще до него дойдет весть о моем возвращении – в любом случае это была потеря времени, которую я себе позволить не мог. Ощущение того, что я не скоро увижу семью, крепло, и к нему еще предстояло привыкнуть.

Я выбрал единственный способ, позволявший поставить покалеченную машину на ровный киль, – отломать левую лыжу и подровнять обрубки сохранившихся стоек шасси справа и слева. В итоге самолет будет практически лежать на брюхе, упираясь в грунт растопыренными обрубками, как древнее земноводное – недоразвитыми лапками. Мои недобровольные помощники, выслушав меня, кивнули, слаженно, как синхронистки на олимпиаде, извлекли из своих сумок короткие острые топоры, от чего я невольно поежился, и ловко ампутировали уцелевшую конечность, заодно подравняв уцелевшие остатки парной.