Четвёртый круг - [55]

Но не суждено мне было расстройством монахов надменно насладиться, ибо Мария и Мастер меня в направлении как раз противоположном от дверей темницы повели — к углу самому темному комнаты этой подземной, в который луч солнечный, наверное, со времен строительства давнего не заглядывал и где, должно быть, логово тварей самых отвратительных, на границе пекла обитающих, находится.

Восторг блаженный, что только во мне зародился, будто бы утихать стал сразу, но я не воспротивился, потому что из ладони Марии в меня струя соков жизненных вливаться продолжала, дабы мужество мое угасающее вновь подбодрить. От Мастера мне больше ничего не шло, ибо он ладонь мою от руки своей твердой освободил, на колени в углу на пол опустился и нечто странное делать стал.

В миг первый подумал я, что это чародейство какое-то, демонов призрачных призывающее, и предчувствия старые душу мою трусливую наполнили, но тут видно стало, что он с пола земляного движениями быстрыми мусор скопившийся убирает, правда, с каким намерением — сразу не понять было. Однако когда он грязь плесневелую вскоре разгреб, под ней крышка деревянная гнилая показалась с оковами из железа ржавого. И заметил я глазами своими слабыми, что сквозь щели словно сияние некое красноватое приглушенное пробивается.

Даже и соков благотворных, что из ладони Марии в тело мое текли течением непрестанным, недостаточно было, чтобы не отшатнулся я перед картиной этой призрачной. Задрожал я и остановился в ужасе, но Мария ко мне повернулась, вторую руку мою в свою взяла и в глаза так внимательно посмотрела очами своими синими бездонными, что я шаги последние сделал, меня от входа, крышкой закрытого, отделявшие — тщетно внутри себя сопротивляясь и приказу неслышному воли ее подчинившись.

Лицо ко мне подняв с выражением, кое я в смятении моем прочитать не умел, Мастер напрягся из сил всех и с пола поднимать начал крышку приросшую, которая под скрип петель ржавых наконец место свое многолетнее покидать стала. Свет кровавый, снизу льющийся, угол весь темный залил сиянием своим зловещим, а за ним из недр подземных испарения ядовитые подниматься стали, ноздри мои несчастные смрадом невыносимым наполняя.

Сомнений более не было: ласковости своей вопреки, Мария и Мастер — лишь палачи мои безжалостные, которых Господь Сам послал, дабы живым меня они в пасть адскую закинули — туда, где и есть место мое настоящее за прегрешения бесчисленные, что я за жизнь делом и мыслью совершил, за сомнения нечестивые и наслаждения гнусные, коим надменно предавался в часы бессилия духовного и похоти телесной, а более всего — за наблюдение бесстыдное за соединением их божественным, пресвятым, о котором я низко подумать посмел.

Хотя отсветы пламени адского и смрад гнилостный непредставимый от входа сильно меня отвращали, собрал я волю ослабевшую и сам к нему двинулся, дабы смирением этим последним знак дать раскаяния своего позднего, готовности с радостью принять наказание страшное, что Всевышний для меня, раба убогого, приготовил в праведности Своей неизмеримой.

Но суждено мне было не одному в царство вступить подземное, во власть вечную мучителей дьявольских, ибо прежде чем успел я ногой дрожащей в бездну страшную шагнуть, Мастер меня предупредил неожиданно, начав первым в дыру зияющую спускаться, туда, где уж никак не для него место было.

Смущенный поступком этим безумным, я на Марию глаза испуганные направил, но на лице ее все та же улыбка светилась. Рука белая девичья мою сморщенную отпустила и на плечо костлявое легла, к входу меня за Мастером, уже скрывшимся, легко направляя. Послушался я опять приказа ее беззвучного с покорностью верной и стал в ущелье адское спускаться, чувствами двоякими охвачен — примирённостью прежней с судьбой своей безнадежной и надеждой новой, что милость Марии пречистая во мне затеплила.

А как только голова моя под полом скрылась, пока я по ступенькам каким-то деревянным гнилым, так же как и крышка верхняя плесенью покрытым, по звукам ясным (еще прежде чем, ужаснувшись, взгляд вверх устремил) различил я безумство новое, большее того, что Мастер перед этим совершил: белая королева тьмы, которую я, ничтожный, Марией считал, за мной в царство свое подземное в путь двинулась…

3. Последнее дело Шерлока Холмса Письмо

«Что ты думаешь об этом, Ватсон?»

Холмс протянул мне вскрытый конверт, который весьма отличался от стандарта Королевской почты, — он был вытянутый, голубого цвета, с прямоугольным, а не треугольным клапаном на обороте. На нем не было ни марки, ни какой-нибудь другой отметки об оплате. На лицевой стороне стояли адрес и имя Холмса, написанные правильным, слегка наклонным почерком с некоторой претензией на витиеватость. О себе отправитель не потрудился ничего сообщить.

Не желая разочаровывать друга, который в таких случаях всегда простодушно ожидал, что я буду все же близок ему по проницательности, хоть и значительно ему в этом уступаю, я поднес конверт к носу. Сколько раз вот таким образом ему удавалось получить ценные сведения! Я почувствовал какой-то слабый терпкий запах, но не сумел его узнать, правда, у меня почему-то мелькнула мысль о настоящем шоке, который испытывает обоняние, когда входишь в лавку с индийскими пряностями.