Четвертый крик - [37]

Но чем больше мужества проявляли мы с врагом, тем более ожесточались и друг против друга. «Тогда в каждом городе начались волнения и междоусобицы. Едва только эти люди вздохнули свободно от ига римлян, как они уже подымали оружие друг против друга… В первое время борьба возгоралась между семействами, еще раньше жившими не в ладу между собою; но вскоре распадались и дружественные между собою фамилии; каждый присоединялся к своим единомышленникам, и в короткое время они огромными партиями стояли друг против друга.» («ИВ», кн. 4, гл. 3).

Две партии — это, с одной стороны, государственные чиновники и простой, нейтрально настроенный люд, а с другой — зелоты (в буквальном переводе, соревнующиеся в благочестии).

«Испробовав свои силы на кражах и грабежах, они скоро перешли к убийствам; убивали же они не ночью или тайно и не простых людей, а открыто среди белого дня и начали с высокопоставленных. Первого они схватили в плен Антипа — человека царского происхождения, одного из могущественных в городе, которому даже доверялась государственная казна; за ним Леви, также знатного мужа, и Софу, сына Рагуела — оба они также были царской крови; а затем — всех вообще, пользовавшихся высоким положением в стране. Страшная паника охватила весь народ, и, точно город был уже завоеван неприятелем, каждый думал только о собственной безопасности» (Там же).

Боясь, что арестованные могут быть освобождены влиятельными родственниками и возмутившимся народом, вожди «порешили извести их совсем и предназначили для этой цели самого услужливого из своей среды палача, некоего Иоанна… Последний отправился в тюрьму с десятью вооруженными, которые помогли ему умертвить пленных. Для оправдания этого ужасного преступления они выдумали неудачный повод, будто заключенные вели переговоры с римлянами относительно сдачи города, а они, убийцы, устранили только изменников народной свободы» (Там же).

Я допускаю даже, что «измена» могла быть на самом деле, ибо далеко не все, как уже говорилось, были охвачены жаждой войны. Однако революционный террор — все равно террор и, будучи беззаконным, всегда срывается и на головы невиновных. Видимо, поэтому он и не пользуется никогда всеобщей поддержкой.

Маскарад законности — тоже далеко не последний атрибут революционного правопорядка. Зелоты устроили такие выборы первосвященника, что на этот пост угодил некий Фаний, крестьянский сын из деревни Афты, который «был настолько неразвит, что не имел даже представления о значении первосвященства. Против его воли они потащили его из деревни, нарядили, точно на сцене, в чужую маску, одели его в священное облачение и наскоро посвящали его в то, что ему надлежит делать».

Видимо, к этому времени они еще не достаточно страху нагнали, и потому нашлись смельчаки, которые при поддержке возмущенного народа, решились на протест. Влиятельные мужи Горион и Симеон, а также самые уважаемые из первосвященников Иошуа и Анан начали собирать толпы народа и выступать перед ними с антизелотовскими речами. «Лучше бы мне умереть, чем видеть дом Божий полный стольких преступлений, а высокочтимые святые места оскверненными ногами убийц», — говорил Анан в своей речи, прямо называя зелотов убийцами и упрекая народ в том, что тот вскормил их своим долготерпением. И тут же резонно вопрошал: «Если же мы не хотим подчиниться владетелям мира, то должны ли мы терпеть над собою тиранов из своей среды?».

В завязавшемся сражении «множество пало мертвыми с обеих сторон и многие были ранены».

Эта гражданская схватка проходила в то время, когда едва ли не на пороге были уже войска Веспасиана. Никто об этом не думал. Один из приближенных Анана, Иоан, оказался доносчиком и все планы народной партии передавал зелотам. На основе его измышлений зелоты начали готовить на Анана и других лидеров народной партии дело о предательстве и сговоре с римлянами.

Эти тривиальные обвинения, подобно сталинским в борьбе с врагами народа, становятся теперь уже дежурной уликой в деле «законной» расправы с неугодными.

Позвав на помощь своих сторонников из соседней Идумеи (родины Ирода Великого), они за одну ночь потопили в крови весь народный бунт, возглавленный Ананом. Идумеяне врывались в дома, грабили и убивали всех попадавшихся им под руку. Потом они начали отыскивать первосвященников и тут же убивали их, танцуя и злорадствуя на их трупах.

Так погибли и Анан, и Иошуа.

Убийство Анана Флавий считает свидетельством того, что теперь уж точно Всевышний отказался от поддержки своего народа, поскольку именно этот первосвященник, и только он, мог еще спасти положение дел, убедить народ в непобедимости Рима и договориться с римлянами о прекращении войны. Мне же вспоминается при этом эпизод травли пророка Иеремии, который так же, как ныне Анан, никак не мог предотвратить гибель Иудеи в эпоху Нувоходоносора. Правда, Иеремии удалось выжить тогда, а Анан был брошен «нагим на съедение собакам» вместе с другими священниками.

После этого зелоты начали выгонять идумеян из города, обвиняя их в напрасном убийстве бывших отцов страны, измена которых, как выяснилось (только сейчас, порубив их, они это выяснили!), была клеветнической выдумкой врагов. Зато, как только идумеяне, уставшие от крови и коварно престыженные своими же союзниками убрались восвояси, зелоты продолжили то, что те не успели завершить: уничтожение знатных и достойных.