Четвертый крик - [39]

В какое-то время в город просочились слухи, что Тит разрешает перебежчикам селиться в любой местности страны. В этой связи, несмотря на угрозы казни, бегство из города стало едва ли не массовым. Люди продавали за бесценок свое имущество, а вырученные на них монеты проглатывали с тем, чтобы по другую сторону границы иметь на что жить. Когда об этом узнали римские солдаты, они стали распарывать беглецам животы. Флавий настаивает, что, узнав об этом, Тит возмутился и только потому не казнил убийц, что их было слишком много. Я в это слабо верю, поскольку следы идеализации Тита в «ИВ» настолько очевидны, что порой выглядят навязчивыми.

Вместе с тем, Флавий не скрывает, что какое-то время Тит отрубал руки перебежчикам и даже прибегал к казни распятием. Но тоже объясняет это тем, что под видом перебежчиков в лагерь римлян проникали часто диверсионные группы зелотов, нанося большие потери армии.

Как бы ни относиться к личности римского полководца, факты распарывания животов, распятий и отрубание рук — не выдумка, а реальные вещи, которые приостановили начавшееся было движение «в пользу перехода к римлянам». Однако больший страх нагоняли зелоты, ужесточив свои расправы с каждым, малейше заподозренным.

Таким образом, народ оказался в ловушке, в положении полной безнадежности и отчаяния. С приближением голода, карательные отряды зелотов становились все более свирепыми. Они врывались в дома и отбирали у людей последние крохи пищи с не меньшим энтузиазмом, чем знаменитые сталинские продотрядчики. Не менее жестоко каралось и сокрытие продуктов, причем чаще всего — ложное подозрение в сокрытии.

«Раз отнята была возможность бегства из города, то и всякий путь спасения был отрезан иудеям. А голод между тем, становясь с каждым днем все более сильным, похищал у народа целые дома и семейства. Крыши были покрыты изможденными женщинами и детьми, а улицы — мертвыми стариками. Мальчики и юноши, болезненно раздутые, блуждали, как призраки, на площадях города и падали на землю там, где их застигала голодная смерть. Хоронить близких мертвецов ослабленные не имели больше сил, а более крепкие робели перед множеством трупов и неизвестностью, висевшей над их собственной будущностью… Никто не плакал, никто не стенал над этим бедствием: голод умертвил всякую чувствительность» («ИВ» кн. 5, гл 12).

Совсем недавно я встретил в Торе одну из страшнейших угроз Всевышнего, которую Он обещал воплотить в жизнь в том случае, если народ впадет в непослушание. Там говорится о матери, чье око «злобно будет смотреть… на мужа лона ее и на сына ее, и на дочь ее. И на послед ее, выходящий из нее, и на детей ее, которых она родит; потому что она будет есть их, при недостатке во всем, тайно, в осаде и в угнетении, в которое повергнет тебя (народ — Л.Л.) враг твой во вратах твоих» («Второзаконие», 28, 56–57).

Флавий рассказывает о реальном случае каннибализма, но не варварском, а потрясающе трагическом, точно он имел место в полном соответствии с обещанным свыше. Доведенная до последнего отчаяния и безумной злобы женщина умертвила своего грудного ребенка «изжарила его и съела одну половину», а другую предложила группе зелотов, пришедших к ней с очередным обыском. «В страхе и трепете разбойники удалились. Весть об этом вопиющем деле тотчас распространилась по всему городу».

Я бы не приводил этот страшный пример, если бы не примечание историка-переводчика, согласно которому «подобные сцены умерщвления и съедания матерями своих детей» описаны и в наших талмудических источниках («ИВ» кн. 6, гл. 3). Значит, это правда. Значит не выдумал ничего историк, очевидец и участник этой войны Иосиф Флавий, вопреки мнению невежд, считающим его продавшимся римлянам.

И если это правда, то пусть кто-нибудь из моих сегодняшних соплеменников ответит на простые вопросы: какие причины могли быть достаточными, чтобы довести свой народ и свою страну до такого состояния? Какая верность Заветам была достаточной, чтобы мы ринулись в это героическое самоубийство? Какое издевательство римского наместника могло быть достаточным, чтобы хотя бы сравниться с тем, что мы сами с собой сотворили?

Изображения императора в Иерусалиме? Свиные жертвоприношения? Сволочизм грека, отказавшегося продать землю, на которой стояла синагога? Ограбление казны на 17 талантов прокуратором-подонком? Убийство верующего еврейского пилигрима на пустынной дороге?..

Я стараюсь перечислить все, что знаю, все, что донесла до нас история — и не могу найти ничего (ни по отдельности, ни оптом), что могло быть достаточным, чтобы оправдать возгоревшийся в нас инстинкт смерти над жизнью! Гибель страны и народа! Захоронение собственного отечества почти на две тысячи лет!…

Крепость Масада не сдавалась даже тогда, когда ее командиру, товарищу Элеазару, уже было известно, что страна уничтожена, храм сравнен с землей (кстати, на добрую половину он был разрушен и сожжен самими вождями нашими!) и защищать, в общем-то, больше нечего. Конечно же, в случае сдачи, ее командному составу грозила казнь, но зато остались бы в живых остальные несколько сотен человек.