Четвертый К. - [14]

Фаэнци носил свою форму так же величаво, как наполеоновский маршал, усы его были столь же аккуратными и красивыми, как вздернутый носик субретки. Можно было легко разглядеть, что он убежден в важности своей службы, в том, что он выполняет важный государственный долг. Проходивших мимо женщин, он оглядывал любовно и благожелательно, ведь они находились под его защитой. Ливия тут же остановила на нем свой выбор. Сначала он относился к ней с чрезмерной сыновней почтительностью, но скоро она положила этому конец, обрушив на него водопад лести, сопровождавшийся несколькими очаровательными подарками, намекавшими на скрытое богатство, а потом угощая его по вечерам ужинами. Теперь он уже был влюблен или, по крайней мере, предан ей, как пес хорошему хозяину. Она оказалась для него источником наслаждения.

Ливия тоже получала от него удовольствие как от прекрасного и неунывающего любовника, без каких-либо серьезных мыслей в голове. В постели она предпочитала его унылым молодым революционерам, угнетаемым чувством вины, измученным угрызениями совести, с которыми она спала, поскольку они были ее политическими товарищами.

Охранник стал ее баловнем, и она нежно называла его Зонди. Когда он вошел в магазинчик и запер за собой дверь, она бросилась к нему с горячностью и нескрываемым желанием, испытывая угрызения совести. Бедняга Зонди, отдел по борьбе с терроризмом выследит все и отметит ее исчезновение с места происшествия, ведь их связь будет обнаружена. Зонди, конечно же, хвастался своей победой. Что ж, она была достаточно зрелой и опытной женщиной, и ее честь не нуждалась в защите. Бедный Зонди, этот ленч станет последним часом его счастья!

Они занялись любовью, она действовала быстро и умело, он с энтузиазмом и весело. Ливия с иронией думала, что, отдаваясь ему, она испытывает истинное наслаждение и в то же время служит своим революционным задачам. Зонди будет наказан за свою гордость и самонадеянность, за снисходительную любовь к женщине старше его, а она одержит тактическую и стратегическую победу. И все-таки жаль бедняжку Зонди. Как он прекрасен обнаженный, с этой оливковой кожей, большими, как у оленя, глазами, густыми черными волосами и хорошенькими усиками; а чего стоит этот член и твердые, словно бронзовые, яйца.

— Ах, Зонди, Зонди, — шептала она, уткнувшись лицом в его ляжки, — всегда помни, что я люблю тебя.

Это была неправда, но она могла помочь его ущемленному самолюбию, когда он будет отбывать свой срок в тюрьме.

Ливия накормила его превосходной едой, они выпили бутылку замечательного вина, а потом опять занялись любовью. Наконец, Зонди оделся и поцеловал ее на прощанье, весь светясь от сознания, что заслужил такую удачу. После его ухода женщина оглядела магазинчик и, собрав свои вещи и кое-какую одежду, уложила все в сумку Ябрила. Это входило в полученные ею инструкции: здесь не должно было остаться никаких следов Ябрила. Последнее задание заключалось в уничтожении всех отпечатков пальцев, которые она могла оставить в магазине, но это имело чисто символическое значение. Вряд ли можно уничтожить все отпечатки. Потом она заперла магазин и вышла из здания аэровокзала на залитую солнцем улицу, где в машине ожидала женщина из ее группы. Ливия скользнула в машину, мимоходом поцеловала шофера в знак приветствия и почти с сожалением сказала:

— Слава Господу, здесь все кончилось.

А вторая женщина отозвалась:

— Было не так уж плохо. Мы из твоего магазинчика деньги имели.

Ябрил со своей группой летел в туристическом классе, потому что Тереза Кеннеди, дочь президента Соединенных Штатов, летела в первом классе с шестью охранниками из Службы безопасности. Ябрил не хотел, чтобы они видели, как передано оружие, спрятанное в подарочных коробках. Он знал также, что Тереза Кеннеди появится в самолете только перед самым вылетом, что ее охрана не поднимется на борт заранее, потому что они никогда не знают, что взбредет в голову Терезе Кеннеди в последний момент, и кроме того, думал Ябрил, они обленились и стали беспечными.

Огромный реактивный лайнер был едва заполнен. Не так уж много нашлось в Италии желающих путешествовать в Пасхальное воскресенье, и Ябрил не мог понять, почему дочь президента выбрала именно этот день. Несмотря ни на что, она принадлежала к католической церкви, хотя и тяготела к новому либерально-левому крылу в этой религии. Небольшое количество пассажиров вполне его устраивало, так как сотню заложников легче контролировать.

После часа полета Ябрил развалился на своем сиденье, а женщины начали срывать с коробок оберточную бумагу фирмы Гуччи. Трое мужчин, склонившись над ними и переговариваясь, заслоняли их своими телами. Рядом с ними не было пассажиров, и, таким образом, образовалось безопасное пространство. Женщины передали Ябрилу гранаты, завернутые в бумагу для подарков, и он быстро их к себе привязал. Трое мужчин получили небольшие автоматы и спрятали их под пиджаками. Ябрил тоже взял автомат, и три женщины последовали его примеру.

Когда все было готово, Ябрил перехватил проходившую мимо стюардессу. Она увидела гранаты и автомат еще раньше, чем Ябрил шепотом скомандовал ей и схватил за руку. Это выражение шока, потом удивления и, наконец, страха было ему знакомо. Он держал ее вспотевшую руку и улыбался, а двое его людей встали так, чтобы контролировать туристский салон. Ябрил все еще держал стюардессу за руку, когда они вошли в салон первого класса. Телохранители из Службы безопасности тут же увидели его, заметили гранаты и автомат.