Четвертый. История одного сыска - [9]

XVIII

На другой день Патмосов нарядился денщиком и направился на Тучкову набережную, три.

На тяжелой, массивной двери он прочел дощечку: "Сергей Матвеевич Санин" и смело дернул шнур звонка.

Дверь отворил молодой человек плутоватого вида, без пиджака, подпоясанный зеленым фартуком, с метелкой в руке.

– Чего тебе? – спросил он.

– Полковница прислала, – простодушно ответил Патмосов, – приказала спросить, когда приехать портрет писать?

– Сергей Матвеевич завтра быть обещался, – ответил слуга.

Патмосов не уходил. Он подмигнул слуге и сказал:

– А где тут у вас портерная, мил человек? Пивка бы парочку!

Лицо слуги тотчас изменилось.

– Подожди секунду, я надену спинжак и тебя проведу! Войди пока! – он впустил Патмосова в прихожую и бегом взлетел по лестнице во второй этаж. – Сичас! – крикнул он.

Патмосов огляделся.

Передняя представляла роскошную комнату, уставленную растениями и статуями. Взор Патмосова быстро скользил с предмета на предмет и вдруг приковался к длинной стойке для палок.

Патмосов стал перебирать трости.

Вдруг он нагнулся и быстро поднял лежавшую внизу палку.

Она была выточена из американского дерева и оканчивалась топориком вершка два шириною. Патмосов взял ее за середину и взмахнул ею.

Лицо его осветилось торжеством.

– Вот и я, – сказал слуга, сойдя с лестницы, – любовался?

– Много палок, – ответил Патмосов, – а с этой хоть на медведя!

– Редко берет. Последний раз брал, вернулся, швырнул: "Тяжелая, – говорит, – убери!"

– Давно брал? – небрежно спросил Патмосов, идя к двери.

– Нет. С ей он к князю уехал, а позавчера привез. Приезжал.

– Часто бывает?

– Теперь нет. Вот завтра будет.

Он запер подъезд, положил ключ в карман и пошел с Патмосовым, добродушно болтая.

– Мне у его житье, как на квартире. Что барин! Ей-Богу! Коли пришел кто – на чай тебе. Меньше полтины и не дают.

Они вошли в портерную, Патмосов спросил пива, и тот продолжал:

– Только комнаты убери, кисти вымой, и все! Кухарка готовит. Совсем барин! А жалованья – двадцать пять!

– Ваше здоровье, как вас звать?

– Василий Афанасьевич. А вас?

– Петр Демьяныч.

Они выпили.

– А давно вы у него на службе?

– Второй месяц. Раньше у него жил такой непутевый, пьяница: какие-то письма у него украл, ну, барин и выгнал!

Сердце Патмосова забилось.

– Письма? – повторил он.

– Мне Матрена сказывала. Барин, слышь, чуть не убил его. Потом выгнал.

Словно свет озарил Патмосова.

Допив пиво, он расплатился, крепко пожал руку Василью и сказал:

– Так передайте барину, чтобы подождал!

– Ладно. Приходи еще.

Патмосов проводил его до дверей подъезда, и они расстались.

XIX

Ястребов чувствовал раздражение на Патмосова.

– Опять не был, – сказал он Флегонтову, входя в камеру, – это черт знает что! Это недобросовестно! Что я без него буду делать, а?

В это время вошел сторож.

– Просит принять кухарка эта.

– Какая кухарка?

– Та, что у убитого служила.

– Зови, зови! – следователь оживился.

В камеру вошла Лукерья и с грохотом упала на колени.

– Виноваты мы, – тихо покаялась Лукерья, – ограбили покойника. Я и Прохор.

– Убил он? – спросил Ястребов.

– Что вы, прости Господи, – и Лукерья даже отодвинулась. – Ограбили его, точно…

Следователь разочарованно вздохнул.

– Как же, когда и что?

– Добро всякое, а денег тысячу.

– Когда же украли?

– Как барин на музыку пошел. Я – четыреста, а он – шестьсот взял. Вещи тоже взяли. Которые в щекатулке, внизу были. Заперли. Прохор и ушел.

– А где вещи?

– Его не знаю, а что у меня, так вот! – и Лукерья положила перед Ястребовым сверток.

Он развернул его и увидел пачку денег, два браслета, часы, цепочку, серьги и крупную брошь.

– Губа не дура! – усмехнулся Ястребов, отодвигая вещи. – Ну, молодец, что покаялась! Грамотная?

– Грамотная! – уже бойко ответила Лукерья.

– Ну, вот – подпиши! – Ястребов взял от Флегонтова записанное показание, громко прочел его и положил перед Лукерьей. – Подпиши!

Она подписала.

– Ну, а теперь тебя арестовать надо!

Лукерья покорно кивнула головой. Ястребов написал приказ, и Лукерью увели.

XX

Патмосов с утра стал готовиться к предстоящему свиданию.

Он наклеил себе бороду и на нос нацепил пенсне с темными стеклами.

После этого он надел форменные военные брюки, белый китель е полковничьими погонами, повесил шашку, взял общегвардейскую фуражку и с удовлетворением оглядел себя в зеркало.

Он еще раз оглядел все мелочи, взял три письма Веры Андреевны, тщательно спрятал их и суеверно перекрестился.

На улице Патмосов взял извозчика и поехал на Тучкову набережную.

Василий тотчас отворил ему. Теперь он был одет в серый казакин со светлыми пуговицами.

– Барин дома? – спросил Патмосов.

– Дома-с! Пожалуйте! – и Василий указал ему на лестницу.

На площадке показался художник в серой блузе. Солнце освещало его львиную голову, он был красив, как Антиной.

Сердце Патмосова сжалось.

Он предпочел бы видеть на его месте типичного злодея.

– Сюда! Сюда! – говорил звучным голосом Санин. – Ко мне, в мастерскую! С кем имею честь? Дурак-слуга сказал, что ко мне собиралась барыня.

Патмосов поднялся наверх и не решился пожать протянутую ему руку.

Он взял в одну руку фуражку, а другой вынул носовой платок.

– Полковник Снегирев. Вчера правда моя жена к вам собиралась и денщика послала, но жара, мигрень… знаете? И вот я вместо нее. А что до барыни, так, может, к вам еще кто собирался?