Четвёртый ингредиент - [38]

ГЛАВА 8. ИЗЯЩНЫЕ ТЕОРИИ.

« ПУСТЬ ПОЗДРАВЛЯЮТ ДРУГ ДРУГА СМЕРТНЫЕ, ЧТО СУЩЕСТВОВАЛО СТОЛЬ ВЕЛИКОЕ УКРАШЕНИЕ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО», - эпитафия Ньютону в Вестминстерском аббатстве.

ПРОРОК.

Слова, недостойные короля. «Чудесные рассуждения» еретика. Что едят растения? «Формальная правота».

       Покои короля Франции, Генриха Третьего, всегда пустовавшие и молчаливые, в один из октябрьских вечеров 1588 года являли собой совершенно противоположную картину. Меланхоличный, чуждый грубости повелитель пребывал в гневе. Он метал громы и молнии на головы немногочисленных приближенных, клялся покончить с засильем партии Гизов, покарать ненавистные «черные мантии». Судейских чиновников, заседавших в городской ратуше.

       Приступ слепой ярости, охвативший его, тем более удивлял придворных, что причиной послужило решение Парижского суда о заточении в Бастилию некого простолюдина, керамиста Бернара Палисси.

       Впрочем, шум в Тюльерийском дворце вскоре стих. Угрозы как-то незаметно сменились жалобами и причитаниями. А затем, как и все слабохарактерные люди, король решил, для «очищения совести», ограничиться визитом к узнику. А заодно и попытаться уговорить бедолагу отречься от убеждений, за которые тот, собственно, и очутился за решеткой.

       Столь неожиданный гость в Бастилии стал причиной немалого переполоха. Еще бы, монарх пришел навестить ремесленника! Неслыханная милость! Но, обстоятельства требовали пренебречь условностями. Керамист хорошо потрудился во славу Марии Медичи. И, если убедить его покаяться в содеянном, то кто знает, что он сумеет еще изобрести, и чем возвысить нынешнего правителя.

      Приняв сокрушенный вид, царственный утешитель вошел в полутемную камеру.

      «Мой друг,- обратился он к узнику, - ты служил моей матери и мне в течение сорока пяти лет. Мы игнорировали твою приверженность к религии, преследуемой огнем и мечом. Но теперь я до такой степени завишу от партии Гизов, а также от воли моего народа, что вынужден предоставить тебя злобе врагов, и если ты не отречешься, то будешь безжалостно сожжен на костре».

     «Ваше величество, - ответил Палисси,- я рад пожертвовать жизнью, отстаивая убеждения. В свое время, Вы изволили говорить, будто жалеете меня. Теперь же моя очередь сострадать Вам. Слова «я завишу» не должны исходить из уст короля. Ничего подобного не может случиться со мной. Ни Ваши Гизы, ни Ваш народ не могут превратить меня в раба. Ведь я не боюсь смерти».

      Вскоре Палисси умер в заключение, не дождавшись исполнения приговора.

      История сия не имела бы отношения к нашему рассказу, если бы ни книга, написанная пленником Бастилии. Она-то и послужила главной уликой для обвинительного заключения.

      Автору предъявили «иск» по двум пунктам. Во-первых, все его размышления изложены по-французски. Уже одно это настораживало и отдавало протестантской ересью. Но еще большие подозрения судей вызвали мысли, заключенные в «Чудесных рассуждениях о природе и земледелии» Палисси. Здесь нет нужды приводить полное название сочинения. Оно займет не один десяток строк. Куда интереснее познакомиться с воззрениями нашего «еретика».

      Например, возмутительное утверждение, будто «ископаемые раковины суть настоящие раковины, осажденные некогда морем в тех местах, где они тогда находились, а отпечатки на камнях рыб и животных получились от соприкосновения оных с ними, когда сами камни были мягкими и пластичными глинами».

      Стоило лишь слегка развить эту мысль и теория «божественного происхождения всего сущего» рассыпалась в прах. Ведь в «Священном писании» нет ни слова об исчезнувших морях и выросшей на их месте суши.

 Еще более крамольным выглядели высказывания Палисси о питании растений «солями земли».

     «Соль помогает произрастанию семян, - писал ученый. – И все же, как мало таких, которые знают, почему навоз полезен и для семян. Они вывозят его на поля по привычке, а не по здравому рассуждению. Но от него не было никакого толку, если бы он не содержал соли, образуемые сеном и соломой при гниении».

     Сразу уточню. Под «солью» Бернар Палисси понимал минеральные вещества. А профессия керамиста предполагала постоянное общение с печью, огнем и глинами. Обжигая их, он видел, как на поверхности горшков появляется белый налет, «окалина», напоминавшая своим видом золу растений.

      Тут же рождается мысль: «А не одни ли и те же это «соли»?» Палисси опускает золу и горшок в воду. Зола плавает на поверхности, белый налет начинает постепенно растворяться. Выходит «соли» разные!? Но ведь растение живое и, как всякое живое существо, способно придать «земной пище» иные свойства. Корова, например, превращает траву в молоко, мясо, жир, навоз... Важнее другое. «Соли», содержащиеся в глине, а значит и в земле, поглощаются водой, а вместе с ней и растением...

      Параллели случайны, сравнения натянуты, а выводы правильны!

 «Невозможно удержаться от удивления! - воскликнет, триста лет спустя, французский агроном, Леон Грандо. - Одну догадку можно  посчитать случайностью, две - совпадением, но на каждой странице сочинения Палисси встречают все новые и новые открытия, признанные несколько веков спустя, геологией, агрономией и наукой о почве».